Возможно, близость этих существ к трону Господнему пародийно воспроизводится Ерофеевым в топографии поэмы: убийцы не зря первый раз настигают Веничку у Кремлевской стены. В то же время в Откровении «животные» предваряют и появление Агнца, Христа, – что допускает их незримое присутствие и в других сценах Нового Завета, в том числе и в сцене отречения Петра.

Качества hayyot у Иезикииля в сочетании со свойствами серафимов из Книги Исайи, проступающие в описании апокалиптических «животных», думается, объясняют и другие странности ерофеевских убийц. В моем понимании, именно в этих странностях наиболее отчетливо выразился смысл трагического финала поэмы – не вписывающийся в традиционную уже интерпретацию «Москвы – Петушков» как апофатического (юродивого) утверждения «трансцендентального означаемого» посреди пьяного ада и хаоса.

3

Итак, поговорим о странностях убийц.

Во-первых, глаза. Никто из интерпретаторов поэмы Ерофеева почему-то не обратил внимания на такое экспрессивное описание убийц:

…но в глазах у всех четверых – вы знаете? вы сидели когда-нибудь в туалете в Петушинском вокзале? Помните, как там на громадной глубине, под круглыми отверстиями плещется и сверкает эта жижа карего цвета – вот такие были глаза у всех четверых (124).

…но в глазах у всех четверых – вы знаете? вы сидели когда-нибудь в туалете в Петушинском вокзале? Помните, как там на громадной глубине, под круглыми отверстиями плещется и сверкает эта жижа карего цвета – вот такие были глаза у всех четверых (124).

Сомнительно, чтобы эта характеристика была приложима к глазам умершего младенца, но и в других версиях она также играет явно декоративную роль. Хотя из этого описания явственно следует, что Ерофееву почему-то было важно поставить концептуальный акцент именно на глазах убийц.

Hayyot, как следует из приведенных выше описаний, исполнены очей (качество, символизирующее Божественное всевидение). При этом их глаза «подобны горящим углям»: «И вид этих животных был как вид горящих углей, как вид лампад; огонь ходил между животными, и сияние от огня и молния исходила из огня» (Иез. 1: 13). Эта черта также сближает hayyot и серафимов. Само слово «серафим» происходит от древнееврейского глагола «жечь» или же от существительного, обозначающего огненного летающего змея, то есть одновременно отсылает к ангельскому и дьявольскому (что вполне согласуется с эстетикой «Москвы – Петушков» в целом). Огонь и свет – это главная характеристика глаз серафима, воспламененных любовью к Богу и горящих преданностью его воле. Именно эта пламенность глаз инверсированно представлена ерофеевским сравнением глаз убийц со страшной жижей, сверкающей на дне общественного туалета – именно в этой якобы «декоративной» антиэстетической детали скрыта парадоксальная отсылка к семантике облика и hayyot и серафимов.