Череда отравлений сродни хаотичным взрывам или забрасыванием камнями с моста проезжающие внизу машины. Совершая подобное, преступник не видит лица жертвы. Я живо представил себе субъекта — похожего на Дэвида Берковица, который расстреливал затененные окна машин; стремящегося скорее выплеснуть злобу, чем разделаться с кем-то конкретным. Если субъект такого типа увидит в лицо хотя бы одну из жертв, он начнет раскаиваться и впредь дважды подумает, прежде чем снова пойти на дело.

Имея под рукой живой пример других случайных «трусливых» убийств, я начал понемногу складывать в голове образ преступника. Хотя само по себе массовое отравление было для нас в новинку, психотипом нынешний клиент мало чем отличался от коллег по цеху. Наше исследование показало, что в основе действий субъектов, которые убивают без разбору, не стремясь предать огласке свои деяния, лежит мотив ненависти. Я считал, что перед нами человек глубоко неполноценный, безнадежный и время от времени скатывающийся в депрессию. Всю жизнь его преследовали неудачи — в школе, на работе, в отношениях.

С точки зрения статистики субъект представлялся вылитым фанатиком: белый мужчина далеко за двадцать, а то и все тридцать, одиночка, предпочитающий ночной образ жизни. Он мог наведываться домой к своим жертвам или навещать их на кладбище, возможно, оставляя там улики. Я считал, что его работа должна давать ему хотя бы минимальное ощущение власти: например, он мог быть водителем скорой, охранником в магазине. Скорее всего, у него есть опыт военной службы — в сухопутных частях либо в морской пехоте.

Я также считал, что в прошлом субъект проходил курс психиатрического лечения и принимал рецептурные лекарства. Он водил машину по меньшей мере пятилетней давности, не очень за ней следил, но черпал из нее силу и власть — скажем, какой-нибудь «форд» полицейской модели. Незадолго до первого отравления, то есть 28–29 сентября, он испытал спровоцировавший его стресс-фактор, в котором винил общество, тем самым подогревая свою злость. Как только об убийстве стало известно, ему хотелось обсуждать его с каждым встречным-поперечным — в барах, аптеках, с полицией. Власть, выраженная посредством подобного преступления, подпитывала его эго, а значит, он мог вести дневник или хранить газетные вырезки.

Еще я предупредил следователей, что отравитель, скорее всего, отправлял письма сильным мира сего — президенту, директору ФБР, губернатору или мэру, — жалуясь на неправильное отношение, причем поначалу подписывался своим настоящим именем. Со временем, не получив желанного ответа, субъект понемногу закипал от полного безразличия к своей персоне, и случайные убийства стали для него способом расквитаться с теми, кто не воспринял его всерьез.