Но работы, главным образом рисунки, были нехороши. Большинство из них я после уничтожила. Теперь я понимаю, в чем была причина. Рисунки, которые я делала в Пьеве ди Ледро, чрезвычайно точные, мелкие и добросовестные.

Сергей Васильевич не умел скучать. Обладая с детства исключительной наблюдательностью, он то разбирал на части какой-нибудь цветок, то наблюдал за букашками в траве, а то просто лежал. И я думала, что он спит, а он вдруг вынимал записную книжку и быстро записывал химические формулы. Его и там не оставляли мысли о химии.

Иногда мы делали большие прогулки. Взбирались на вершины соседних холмов, ходили по дороге вдоль долины. Горы, казалось, тут, вот тут, совсем близко, но по мере нашего приближения все отступали. Тысячи кузнечиков выскакивали из-под наших ног. Крылышки их сверкали красными, голубыми и желтыми искрами.

Особенно хороши были вечера! Потухание дня совершалось так торжественно! Когда долина покрывалась мраком, свет еще долго играл на вершинах гор, окрашивая их все более горячими тонами. В момент заката наступал краткий миг прохлады и подымался свежий ветерок, а потом опять наступала тишина, и нагретая за день земля начинала медленно отдавать свое тепло.

Большой памятник в честь Гарибальди темнел на краю дороги в полумраке долины. Здесь в 1866 году происходили битвы между австрийцами и отрядами Гарибальди. Герой итальянского народа, любимый и почитаемый. Он самоотверженно боролся за единство и свободу своей родины[427].

Когда совсем темнело и на небе зажигались звезды, Сергей Васильевич начинал рассказывать мне о планетах, о звездах, о движении их в эфире и вообще о строении Вселенной. Учил меня узнавать созвездия на небе, запоминать их названия. Он не раз говорил, что после химии его любимая наука была наука о мироздании, движении солнечных систем, туманностях — вообще обо всем, что входило в понятие о небесной механике.

Он становился красноречив и с большим увлечением говорил также о тех грандиозных масштабах времени и пространства, которые трудно до конца понять человеку.

Так жили мы тихо и уединенно, только однажды встретили мы молодого тирольца в национальном костюме. Мы обратили на него внимание. Низкие башмаки на обнаженных ногах. Короткие, выше колен, кожаные брюки, вышитые спереди яркими шелками, так же как жилет и куртка, на голове — фетровая шляпа. Сзади на ней торчало прямое перо. Он нес за спиной большой парусиновый мешок. Услышав нас, он сразу заговорил по-русски. Он оказался сыном какого-то остзейского барона. Отец его был зоолог и изучал яд гадюк особой породы. Они водились только в Тироле, в определенных местах. Сын с большим трудом и опасностью для жизни наловил отцу этих змей. Но неосторожно оставил мешок с гадюками на солнце, и они погибли. Теперь он возвращался из второй своей экспедиции с мешком, в котором шевелились змеи. Его самое горячее желание было довезти их живыми до дому, к отцу…