Такие симптомы в среде умеренной части общества должны были открыть глаза носителям власти на то, что "антракт" приходит к концу и что от более радикально настроенных элементов населения можно ожидать еще более бурного возбуждения. Ради успокоения пора было приняться за смелые и серьезные реформы.

Но власть предпочитала руководствоваться афоризмом "Сначала успокоение, а затем реформы", или, иначе говоря, — "сначала выздоровление, а потом лекарство".

Вместо составления плана неотложных мероприятий, вместо вступления на путь обдуманного и решительного государственного творчества власть, по старой привычке, гипнотизировала сама себя уверенностью в том, что все недовольство просто-напросто выдумано либеральными смутьянами, и все придет в норму.

И это зажимание рта делалось в высшей степени неловко, бестактно и не к месту, как будто с сознательной целью еще сильнее раздуть общественное раздражение.

Зачем было в 1911 г. запрещать ряду вполне лояльных обществ устройство чествования пятидесятилетия крестьянской реформы? Что тут было крамольного? Или зачем было в 1913 г. устраивать неприличный полицейский скандал на торжественном чествовании юбилея "Русских ведомостей"? Чествование было организовано грандиозно, соответственно тому исключительному значению, которое имела эта газета в общественной жизни России в течение полувека. Многочисленный комитет из выдающихся представителей русской общественности, литературы и науки заблаговременно подготовил это празднество.

Утром назначено было торжественное заседание, вечером — юбилейный обед. Участниками чествования были в громадном большинстве люди пожилые, убеленные сединами, с именами, составляющими украшение русской культуры. Конечно, "Русские ведомости" была газета оппозиционная, решительно критиковавшая правительственную систему. Но ведь за то именно газету и чествовали, что она делала свое дело с большим тактом и авторитетом, с глубоким знанием русской действительности, с выдержкой и самообладанием, чуждаясь сенсаций. Можно ли было предполагать, что праздник такой газеты примет характер буйного митинга, требующего полицейского вмешательства?

Все и сошло бы, конечно, чинно и благородно. Порукою в том служили и те, кого чествовали, и те, кто чествовал. А вышло вот что.

Утреннее заседание в переполненной зале началось чтением адреса от почитателей газеты, за которым последовали речи М.М. Ковалевского, Милюкова, Мануилова; затем должны были по программе последовать еще несколько речей столь же авторитетных ораторов, окруженных глубоким уважением общества. Но… поднялся полицейский пристав — развязный молодой человек с университетским значком на полицейском мундире — и заявил, что он закрывает собрание, находя произносимые речи неблагонадежными. Публика разошлась в состоянии крайнего раздражения.