– Нет-с, благодарю.

– Как угодно. Да что вы стоите, присели бы. В ногах правды нет, – добавил я шутливо.

– Ничего-с, и постою!

Я закурил папиросу и молча стал разглядывать его. Он стоял потупившись, стараясь казаться равнодушным, но, видимо, волновался и недоумевал, почему я его не отпускаю.

Прошло более получаса в совершенном молчании. Я уже знал теперь, что он во всем сознается. Это ожидание достаточно утомило его.

Наконец явился рассыльный. Я знаком приказал ввести извозчика и маляра. Бунаков увидел их и побледнел. Наивный человек, он, вероятно, не допускал мысли, что их найдут.

– Он? – спросил я.

– Он самый! – ответили они в один голос.

– Скажите ему, что вы его знаете! Сперва ты, – приказал я маляру.

– Чего ж говорить, – ответил он бойко, – он и сам меня признал…

Действительно, Бунаков был подавлен.

– Ну, идите!

Они ушли.

– Что же, вы и теперь будете отказываться, что свезли труп Шаршавиной на вокзал?

Бунаков переступил с ноги на ногу.

– Нет, зачем же, – ответил он. – Действительно отвез… Мой грех… Напугался и отвез…

– Чего же вы напугались?

– А как она скоропостижно померла. Только приехали, она и померла. Думал, затаскают…

– А теперь лучше вышло?

– Оно так, да разве в то время думаешь…