Въехали на Малую Охту, которая тогда представляла собой унылую, пустынную местность. Скоро показалось кладбище.
– К воротам подъезжать? – спросил Шереметьевский Иванова, всю дорогу не проронившего ни одного слова.
– Можно и не к воротам, а объехать кругом.
– Где же вы зарыли бумаги убитой?
– Там… далеко… около седьмого разряда, – бесстрастно ответил Иванов.
Однако Шереметьевский высадился у кладбищенских ворот.
Угрюмый заспанный сторож с удивлением поглядел на приехавших.
– Вам чего, собственно? – начал он. – Ворота закрыты, батюшка и весь причт[12] спит.
– Не разговаривай, любезный, а немедленно отпирай! – внушительно прикрикнул Шереметьевский. – Не видишь, по важному делу с полицией приехали?
Сторож бросился открывать ворота. С тихим протяжным стоном раскрылись железные кладбищенские ворота, и они вчетвером вошли на кладбище.
Оно было безмолвно и торжественно спокойно, это царство смерти. Ни звука, ни шороха. Сквозь оголенные деревья виднелись бесчисленные ряды памятников и крестов, перед которыми, точно таинственные блуждающие огни, робко светились там и сям огни лампад. Иванов, окруженный надзирателями Иониным и Переловичем, шел быстрой, нервной походкой.
Шереметьевский шел сзади, зорко вглядываясь в окружающую тьму. «Солгал он или нет? – проносилось у него в голове. – Но какая цель лгать? Надеяться на бегство – ребяческая мечта. Не полагал же он, что с ним на это глухое кладбище отправится только один человек?»
А Иванов шел все дальше и дальше. Начались уже одни сплошные кресты, памятников совсем не было. «Покой бедняков… Судя по тому, что он сказал, что зарыл деньги в седьмом разряде, он идет, кажется, верно», – думал Шереметьевский.
Наконец Иванов остановился.
– Кажется, здесь… Погодите, я осмотрюсь. – сказал он.
Он внимательно стал вглядываться. Шереметьевский, вспомнив о фонаре, быстро зажег его и подал преступнику:
– С огнем скорей увидите.
Иванов, подойдя к осине, отмерил от нее пять шагов и, показывая на промежуток между покосившейся, осевшей могилой с подгнившим крестом и забором, сказал:
– Здесь.
– Вы сами отроете или это сделать нам? – спросил Шереметьевский, принимая от Ионина небольшой лом и лопату.