Только вдруг стал Петр Кондратьевич рассказывать мне о Миклухо-Маклай, что женщина она одинокая, имеет большое состояние. «Да ты к чему это, Петр Кондратьич?» – спросил я. «А к тому, – говорит он, – что отлично можно было бы ее деньгами воспользоваться».

Только вдруг стал Петр Кондратьевич рассказывать мне о Миклухо-Маклай, что женщина она одинокая, имеет большое состояние. «Да ты к чему это, Петр Кондратьич?» – спросил я. «А к тому, – говорит он, – что отлично можно было бы ее деньгами воспользоваться».

Миклухо-Маклай начала говорить, что охотно купит дрова, и с этими словами направилась по коридору в спальную. Петр Кондратьевич пошел вслед за нею.

Я остался один в прихожей.

Немного погодя Кондратьев вышел один и, вызвав из кухни прислугу Надежду Торопыгину, попросил ее сходить в лавку купить папирос и марок, дав ей какую-то кредитку. И только Торопыгина ушла из квартиры, Кондратьев вынул из рукава надетого на нем пальто большой поварской нож и показал его мне: «Идем… этим их…»

Теперь мы пошли вместе и, пройдя залу, вошли в спальную.

Покойная Миклухо-Маклай сидела за письменным столом спиной к нам и что-то писала на листке бумаги. При нашем появлении она не повернулась, а только спросила: «Так десять сажен?» «Так точно, ваше превосходительство, саженей бы десять следовало», – ответил Петр Кондратьевич. И, говоря это, он быстро подошел к ней, держа нож наготове.

Как раз в эту секунду Маклухо-Маклай повернула голову, и Петр Кондратьевич быстрым ударом хватил ножом по ее горлу. Она хотела было вскочить, но, по-видимому, уже не могла, а только жалобно закричала и точно мешок свалилась со стула на пол, громко стоная от страшной боли. Кровь от удара брызнула и залила мне лицо и одежду. «Черт… Что же, не видишь? Приканчивай ее!» – закричал мне Кондратьевич. Он бросился на нее и стал держать ее руки, которыми она в ужасе размахивала, а я, схватив его нож, дорезал ее одним ударом по горлу. Тогда она судорожно вытянулась, захрипела и… скончалась.

Кондратьевич поднял нож, брошенный мною на пол, и мы пошли в коридор ожидать возвращения прислуги.

Она вернулась через черный ход и вошла в коридор. Приняв от нее папиросы, марки и сдачу, Кондратьевич быстро полоснул ее по горлу ножом. «Вали ее на пол!» – закричал он. Мы бросились с ним на нее и повалили на пол. Из ее горла тоже фонтаном лила кровь, и она страшно стонала. Я стал держать ее, а Кондратьевич – наносить ей удары ножом. Она отчаянно защищалась и сопротивлялась. Не могу понять, каким образом, но она успела даже вырваться от нас и, вскочив, вся залитая кровью, бросилась бежать к парадной двери. Однако я успел ее догнать. В ту секунду, когда она добежала до этой двери, я схватил ее в охапку и между нами завязалась отчаянная борьба.