Мы поговорили о ситуации в Советском Союзе, и здесь я была наивнее их: Владимовы предрекали скорое крушение «совдепии», а мне казалось, что безнадежный монолит будет стоять еще много лет. Я просидела у них около двух часов. Но когда я упомянула о Мурманске, Георгий Николаевич сказал, как бы в пространство: «С тех пор, как я написал “Три минуты молчания”, все, оказывается, жили в Мурманске во дворе ресторана “Арктика”». Я удивилась, но отступила, не настаивая на своей правдивости. Наташа предложила пообедать с ними. «У меня есть суп!» – гордо объявила она. Но я поблагодарила и распрощалась.

Выйдя от Владимовых и трясясь в трамваях по пути к друзьям, я размышляла об этой встрече и пришла к следующим выводам. Во-первых, Владимов поразил меня масштабом своей личности. Было ясно, что это человек – глубокий, серьезный и очень крупный. Во-вторых, на меня произвел глубокое впечатление его патриотизм, неподдельный, лишенный всякого оттенка национализма или дешевого пафоса. Он искренне и деятельно любил и чувствовал прямую ответственность за свою изгнавшую его Родину и ее народ. В-третьих, я поняла, как наивно ехать к большому писателю, чтобы говорить с ним не о его творениях, но о другом писателе. И, наконец, в-четвертых, почувствовав трогательность и очарование Наташи, я все-таки стала ее немножко бояться. Меня пугала резкая безапелляционность суждений и ее особая, чуть взвинченная нервность, страшную причину которой – самоубийство в 1958 году ее затравленного и доведенного во времена «борьбы с космополитизмом» до психической болезни отца – я узнала много позднее.

Мои личные страхи оказались неоправданными. Наташа всегда была добра со мной и до конца жизни очень ко мне благоволила.

* * *

Примерно через месяц Георгий Николаевич неожиданно позвонил мне. Они ехали в Женеву по приглашению известного знатока современной русской литературы, профессора Женевского университета Жоржа Нива. Там у Владимова планировалось два доклада, один в «Русско-Швейцарском обществе», другой в университете. «Русско-Швейцарское общество» Женевы состояло в основном из детей реэмигрантов. В конце 1920-х – начале 1930-х годов Сталин предложил всем обладателям иностранных паспортов выбирать: получить советское гражданство, отказавшись от паспортов страны своих предков, или навсегда уехать из СССР. В «Докторе Живаго» мимо окон сломанного трамвая, в котором Юрий едет навстречу своей смерти, проходит старая швейцарская гувернантка мадемуазель Флери, идущая за получением выездных документов. Насколько я знаю, все швейцарские граждане, не желая менять гражданство, покинули Советский Союз. Их дети, получив образование уже в Швейцарии, стали успешными врачами, адвокатами, учеными и дипломатами. Но «генетическая память», тяга и любовь к русскому языку, литературе и традициям была в них жива. Они вносили в «Русско-Швейцарское общество» щедрый денежный взнос, и гений организации Жорж Нива кооперировался с ними, приглашая в Женеву русских писателей и деятелей культуры.