Необходимость выживания объединяла вчерашних врагов. 4–5 ноября в Госиздат поступило ходатайство учрежденной 10 мая 1918 года Трудовой артели литераторов, членами которой были Брюсов с женой и Айхенвальд. Среди выпущенных книг указан сборник ранних произведений Флобера «Ноябрь» в переводе Иоанны Матвеевны под редакцией Валерия Яковлевича; среди планов заявлены брошюра Брюсова «Пушкин» (два печатных листа) для серии биографий «Сеятели правды» и «книга стихов Виктора Гюго (приблизительно в 12 печатных листов) в переводе и под редакцией В. Брюсова». Ни один из проектов не был осуществлен, хотя Артель просила лишь «разрешение на выпуск названных изданий» и бралась купить бумагу за свой счет^{15}.

Наконец, 11 декабря 1919 года коллегия Наркомпроса утвердила положение о Литературном отделе (Лито) во главе с Луначарским. Брюсов стал его заместителем. В коллегию Лито вошли Блок, Горький, Иванов, Балтрушайтис, Серафимович, поэт-пролеткультовец Кириллов и Давид Марьянов из аппарата Наркомпроса; Айхенвальд, Гершензон, Иван Рукавишников и Осип Брик стали кандидатами в члены коллегии. Против категорически выступила Крупская, заявив, что нарком «дает громадную власть в руки кучки людей, власть укреплять свое литературное направление, навязывать его массам и подавлять всякое новое направление, порождаемое новой жизнью»^{16}. Постановление Центральной коллегии Наркомпроса от 26 июля 1920 года признало Брюсова «высококвалифицированным специалистом и незаменимым сотрудником»^{17}.

Сработаться столь разным людям было сложно, поэтому фактическое руководство взял на себя Брюсов. «Он работал, не покладая рук, — вспоминал Кириллов. — С аккуратностью и любовью, достойной лучшего советского работника, он неутомимо руководил деятельностью этого учреждения. […] Он часто приходил раньше всех и усаживался за разборку вороха бумажных дел, которых тогда было изобилие. От гонорарных ведомостей, счетов до ордеров на выдачу селедок, — все это проходило через его руки, рассматривалось и утверждалось им»^{18}. Ироническое описание работы Лито как «невиданной поэтической канцелярии» оставил Эренбург: «На стенках висели сложные схемы организации российской поэзии — квадратики, исходящие из кругов и передающие свои токи мелким пирамидам. Стучали машинки, множа „исходящие“, списки, отчеты, сметы и, наконец-то, систематизированные стихи»^{19}. Отдел должен был «регулировать все отношения государства к литературно-художественной деятельности страны», «оказывать поддержку живым литературным силам», «выявить скрытые в народе литературные дарования и содействовать их росту в духе мировой революции», а также нормировать ставки гонораров, регистрировать литературные общества и организации.