15 ноября Беньямин предпринял шаг, имевший для него огромное значение. После почти пяти лет изгнания он подписал договор о съеме своей собственной квартиры на улице Домбаль в 15-м округе. Хотя, как оказалось, въехать в нее можно было лишь 15 января, сам он заявлял, что доволен условиями договора. В целом квартира была тесная, но ее планировка выстраивалась вокруг довольно просторной центральной комнаты, и в ней имелась большая терраса, на которой Беньямин летом мог принимать посетителей. Эта квартира стала его последним местом жительства в Париже вплоть до бегства в 1940 г. Между тем Эльза Херцбергер в конце декабря возвращалась из Америки, и ему пришлось думать, где ему жить после того, как он освободит ее chambre de bonne, и перед тем, как въедет в новое жилище. Как и во многих других случаях, неизменно верная Дора по-прежнему была в состоянии предоставить ему пристанище, и Беньямин предполагал к концу года отправиться в Сан-Ремо.

Перед этой недолгой отлучкой из Парижа, где политическая ситуация накалялась день ото дня, он посетил лекцию о Гегеле, прочитанную философом русского происхождения Александром Кожевым (Кожевниковым) в Коллеже социологии[436]. Эта группа интеллектуалов во главе с Жоржем Батаем и Роже Кайуа образовалась в марте 1937 г. на встрече в кафе Grand Véfour в Пале-Рояль; в июле 1937 г. о ее рождении возвестил журнал Батая Acéphale («Ацефал»). «Коллеж» представлял собой цикл лекций, читавшихся раз в две недели вечерами по субботам в заднем помещении книжного магазина Galeries du Livre, и Беньямин часто посещал их, хотя по большей части молчал. Данная группа ориентировалась на «социологию священного», призванную исследовать присутствие священного в современном мире и в ходе этого анализа выявить элементы новой общественной структуры. Беньямин явно тянулся к группе (или, как было у него в обычае, к ее краям), изучавшей проявления святости во внешне секуляризованном мире, новые разновидности человеческого сообщества и отношения между эстетикой и политикой. По мере все более тесного знакомства с группой он начал распознавать более тонкие различия между взглядами трех ее лидеров – Батая, Кайуа и Мишеля Лейриса – и более активно, хотя и не прямо, выступать против некоторых положений, выдвигавшихся каждым из этих авторов. Хоркхаймеру в ноябре 1937 г. он описывал выступление Кожева как четкое и впечатляющее – Беньямин осознавал, что влияние этого философа уже ощущается в Париже, не в последнюю очередь среди сюрреалистов, – но находил, что «идеалистическая» концепция диалектики, предложенная Кожевым, заключает в себе много спорного (см.: GB, 5:621).