Неслучайно именно в это время (работы над романом) Гёте особенно резко высказывается против романтиков – Тика, Шлегеля, Гёрреса, которые, по его мнению, «ловят рыбу в мутной воде» и предаются своим околокатолическим наклонностям. Отныне Гёте, прежде благосклонно принимавший хвалу и поклонение от братьев Шлегель, отвергает весь романтизм в целом. В начале 1808 года его сильно разозлила статья, вышедшая в «Журнале науки и искусства», где поэзия романтиков, в первую очередь Новалиса и Фридриха Шлегеля, ставилась выше поэзии Гёте. Лишь романтическая поэзия, писал автор статьи, может считаться «идеалистической, ибо она, подобно христианству с его идеей божественного и святого, преобразует дуализм небесного и земного в духовное единство; поэзия Гёте, напротив, реалистична, как поэзия языческая»[1429].

То, что здесь высказывалось в критическом ключе, Гёте с раздраженным упрямством воспринимает как похвалу. «Я, к слову, только польщен тем, что эти господа говорят обо мне, – пишет он в марте 1808 года Якоби, – такую похвалу я желал, но не надеялся заслужить, и теперь мне должно быть в высшей степени приятно жить и умереть последним язычником»[1430]. Чуть позже в салоне Иоганны Шопенгауэр Гёте разразился гневной тирадой против романтиков. Каждый сезон в литературном царстве провозглашается новый император. Вот дошла очередь и до романтиков. Все это напоминает конец Римской империи, когда императором мог стать любой трактирщик или солдат. Сегодня корона красуется на голове Фридриха Шлегеля, а был бы жив Новалис, она могла бы достаться и ему. Бедняга поторопился умирать. «Стремительный ход нашей новейшей литературы требует от нас, чтобы мы как можно скорее покрыли себя славой и как можно позже – землей»[1431]. К слову, на Новалиса Гёте затаил особую обиду с тех пор, как прочитал нелестный отзыв о «Годах учения Вильгельма Мейстера» в его недавно изданном Тиком литературном наследии.

В Веймаре гётевскую «диатрибу против новых стихоплетов»[1432] передавали из уст в уста. Она была, безусловно, остроумной. Жизнь императоров от литературы, слава богу, вне опасности. «Все они, в отличие от правителей Древнего Рима, мирно умирают в своей постели, а не от удавки»[1433]. Он, Гёте, и сам дорожит возможностью просыпаться каждое утро – пусть уже не императором, но, по крайней мере, с головой на плечах. Впрочем, романтиков смерть не пугает, они и так уже одной ногой в загробном мире. А как быть с романтической набожностью? К ней он не может относиться серьезно – это не что иное, как очередные поиски интересного материала. «Общие темы, к которым обычно обращаются талантливые писатели, были исчерпаны и поруганы. Шиллер еще держался благородного материала, и чтобы его превзойти, пришлось потянуться за священным»[1434].