История ее жизни заканчивается как житие святой: «Тишина осеняет их гробницы, светлые родные лики ангелов смотрят на них с высоты сводов, и как радостен будет миг их пробуждения»[1447].

Это последние фразы романа, но итог, подводимый рассказчиком, содержится не в них, а несколькими страницами ранее в описании покойной Оттилии. Она, как говорится в этом пассаже, воплощала в себе «скромные добродетели», уничтоженные «равнодушной рукой природы», «лишь недавно взошедшие из ее плодоносных глубин, редкие, прекрасные, любви достойные добродетели, благостное влияние которых наш скудный мир воспринимает с радостью и наслаждением и об утрате которых всегда скорбит и тоскует»[1448].

И здесь внимательный читатель невольно останавливается, ведь на самом деле Оттилия и Эдуард умирают не от чувств друг к другу, а оттого, что на их пути встает институт брака и клятва хранить верность супругу, т. е. культура и общественная мораль. В этом смысле не «равнодушная рука природы» погасила огонь их жизни, нет, их погубил конфликт между природой и культурой.

В этой связи природу и культуру следует рассматривать как «единую природу», как это делает Гёте в предисловии к роману; только тогда смертельно опасный конфликт можно трактовать как противоречие между двумя аспектами природы, т. е. как столкновение первой природы со второй. Мораль и закон, созданные людьми, означают в таком случае самоограничение человеческой природы. Только исходя из «единой природы», включающей в себя в том числе и культуру, можно увидеть ее во всей ее глубинной противоречивости, ведущей к конфликтам, способным разорвать человека на части. Только тогда, оценивая ситуацию, читатель не станет настаивать на безусловной правоте одной из сторон – природного влечения или закона и порядка, а будет не без содрогания наблюдать за тем, как сталкиваются две необходимости. Лишь тогда открывается смысл приведенной выше цитаты о том, что природа рождает характеры из своих «плодоносных глубин» и сама же «уничтожает» их «равнодушной рукой». Еще Гераклит сравнивал природу с играющим ребенком, который строит и сам же разрушает построенное.

Читатель, если ему угодно, может трактовать символическое причисление героини к лику святых как последнее слово автора. И все же формальная концовка романа не снимает роковую внутреннюю противоречивость природы. Именно так понимали Гёте и проницательные современники. Карл Фридрих фон Рейнхард писал ему 10 февраля 1810 года: «Спиритуалистическими Ваших героев и события романа, конечно, не назовешь <…>. Однако если мы когда-нибудь в будущем глубже проникнем в тайны нашей природы и научимся отдавать себе в этом отчет, вполне возможно, что Ваша книга окажется удивительным предвосхищением истин, о которых мы пока имеем лишь смутное представление»[1449].