С канцлером Мюллером он однажды поделился своими представлениями об идеальной жизни в доме на Фрауэнплан: «Разве нельзя устроить так, чтобы в моем доме ежедневно собирались раз и навсегда приглашенные гости, когда в большем, когда в меньшем числе? Пусть каждый приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, пусть приводит с собой сколько угодно гостей. С семи часов вечера комнаты будут неизменно открыты и освещены, к столу будет в изобилии подаваться чай и все к нему полагающееся. А гости будут музицировать, играть, разговаривать по желанию и разумению каждого. Я бы появлялся и исчезал по собственному желанию и разумению. Иногда я бы и вовсе не появлялся в этом обществе, что никому бы не мешало <…>. Словом, это было бы вечное чаепитие, подобно тому, как в некоторых часовнях вечно горит лампада»[1641].

Дом, двери которого всегда открыты, люди приходят и уходят, как в таверне, постоянное, непрекращающееся общение – и Гёте всегда в центре внимания, даже если не удостаивает общество своим присутствием. Странно только, что это должно было быть «вечное чаепитие» – вино было бы уместнее в доме, где оно и так текло рекой, как на первом этаже у хозяина дома, так и наверху, у молодых супругов. К сожалению, в реальности жизнь не была такой легкой и веселой, ни с чаем, ни с вином. Обеды в доме проходили довольно церемонно. Гостей всегда было много – посетители шли нескончаемым потоком. Современники хотели засвидетельствовать свое почтение, и Гёте давал аудиенции – иногда на бегу, иногда во всем своем великолепии: на груди – орден, руки заложены за спину, пара вопросов посетителю и знаменитое «гм, гм» после ответов. Но по-прежнему на всех производили впечатление его большие живые глаза. Сесть гостям обычно не предлагали. Впрочем, случалось и так, что Гёте увлекался беседой, и тогда его высокий, нежно струящийся голос нанизывал слова, слова жемчуг на нитку. Напряжение и у говорящих, и у слушающих внезапно пропадало, словно его и не было. Но такое теперь случалось нечасто. Временами Гёте предпочитал беседе абсолютное молчание. В такие вечера, когда он не желал ни с кем разговаривать, но и не хотел оставаться один, ему составляли компанию его верные помощники – Ример, Мейер, Эккерман. Они сидели за столом за бокалом вина – и молчали.

Зато когда к Гёте возвращалась его былая общительность, тут нужно было быть готовым к сюрпризам. Не придавая особого значения мнениям, он любил ими играть, чтобы сбить собеседника с толку или даже задеть его. Канцлеру Мюллеру, перед которым Гёте особенно любил разыгрывать роль Мефистофеля (перед Эккерманом он предпочитал выступать в образе Фауста), он как-то сказал: «Да разве я для того дожил до 80 лет, чтобы все время думать одинаково? Я, наоборот, стремлюсь каждый день думать по-другому, по-новому, чтобы не заскучать. Человек, чтобы не затухнуть, должен непрерывно меняться, обновляться, молодеть»[1642].