Есть в романе еще один персонаж, который наряду с венком новелл выводит его вымышленный мир за пределы материального: это Макария – яркая звезда, взошедшая лишь во второй редакции романа. Гёте придумал ее, чтобы восстановить равновесие и не позволить духу рациональной деловитости захватить все пространство романа, вытеснив из него поэзию и мечту. Макария – это продолжение прекрасной души из «Годов учения». По одну сторону Монтан, по другую – Макария. Одного влекут камни, другую – звезды; одного тянет вниз, к «центру земли», другую – вверх, «за пределы Солнечной системы»[1628]. Монтан стремится принизить, заземлить поэтический полет мысли и поэтому настаивает на примате полезности. Он враг всего, что кажется ему оторванным от реальности, и поскольку он сам лишает себя многого, к тем, кто себе это многое позволяет, он испытывает чувство зависти и досады. Макария – его полная противоположность. Она живет созерцанием космических взаимосвязей, следя за ходом небесных тел, в то время как ее собственное тело находится в «болезненном упадке». Но, как это ни удивительно, она сохраняет бодрость духа, которая передается всем, кто посещает ее. Встречи с ней дарят людям ощущение легкости и света. С ироническим подмигиванием рассказчик отмечает, что двери, открывающие вход в ее душу, открываются автоматически. Насколько замкнут Монтан, настолько открыта Макария. Ее ум пронизывает все вокруг, а весь окружающий мир словно пронизывает ее саму. Она – воплощение прозрачности и проницаемости. В ней нет ничего застывшего или закостенелого, но в то же время ее отличает внутренняя собранность. В ее «архив» Гёте поместил некоторые из своих самых тонких и проницательных максим и размышлений, как уже процитированные выше рассуждения о Плотине и «утеснении» животворящих начал. Макарии это «утеснение» незнакомо, но именно поэтому она кажется не совсем реальной. Она живет в высших сферах бытия – там, где планеты движутся по своим орбитам, где действуют силы космического притяжения и отталкивания, где время переходит в вечность и звучит музыка сфер. И сама Макария, кажется, вот-вот исчезнет, взлетит в небо: «она кажется рожденной лишь для того, чтобы сбросить земную оболочку и проникнуть во все ближние и дальние области бытия»[1629].

Посреди этих полетов фантазии в космические дали рассказчик снова обращается к наземному персоналу со словами: «На этом мы, в надежде на то, что читатель простит нас, заканчиваем нашу эфирную поэму и возвращаемся к земной сказке, вскользь упомянутой нами выше»[1630].