10 ноября 1830 года пришло известие о смерти сына Гёте в Риме. Печальную новость и на этот раз принес канцлер Мюллер. Он же записал слова, произнесенные Гёте:
Весной Август отправился в Италию в надежде тем самым спасти свою жизнь. Оставаться дома он уже просто не мог. Отношения с Оттилией были навсегда испорчены. После его отъезда она писала своей подруге Адели Шопенгауэр: «Возвращение Августа нависает надо мной, словно грозовая туча. <…> Когда я представляю себе, что больше никогда его не увижу, то не ощущаю ни малейшего движения в своем сердце»[1769]. Оттилия, стало быть, была рада избавиться от мужа, и сам Август вне дома чувствовал себя свободным. Постоянно пребывать в роли сына великого отца со временем превратилось для него в настоящую пытку. Он хотел наконец найти себя и надеялся, что в Италии ему это удастся. Через несколько недель он сообщил Оттилии о своих первых успехах: «Не внешнее изобилие и не любопытство вырвали меня из семьи, но крайняя нужда заставила отправиться в путь, чтобы предпринять последнюю попытку к моему спасению. Кто в последнее время видел меня в Веймаре, быть может, не поймет этого, однако мое тогдашнее поведение было маской отчаяния. Хотел бы я, чтобы ты увидела меня теперь! Какой покой воцарился в моей душе, каким сильным я себя ощущаю!»[1770].
Но тень отца продолжает его преследовать и здесь: как и тот, Август хочет написать свое «Итальянское путешествие». Ему нужно было доказать, что он на что-то способен, и даже когда он писал письма домой, то не мог избавиться от ощущения непрерывного контроля. Гёте читал письма сына, как читал бы их критически настроенный рецензент. Август пишет, что наконец-то воспрянул духом. Однако отец ему не верит – слишком эксцентричен и искусственен тон этих заявлений о душевном благополучии. Слишком нарочитыми кажутся эти уверения. Гёте, как он напишет позднее, готовился к худшему. И худшее наступает. В Риме Август заболел менингитом и уже через несколько дней умер. Вскрытие к тому же обнаружило чудовищно увеличенную печень – Август был алкоголиком.
После смерти сына Гёте, который обычно писал по нескольку писем в день, за целую неделю не написал ни одного письма. 25 ноября у него случается легочное кровотечение. Близкие думают, что он уже не придет в себя, однако через несколько дней ему снова становится лучше. Из письма Цельтеру: «Сей индивид все еще на ногах и в своем уме. Счастливо выбраться наверх!»[1771] Празднуя победу над болезнью, он рассылает друзьям и знакомым врачебное свидетельство своего выздоровления, но жалуется на новые тяготы. «Самое удивительное и важное в этом испытании то, что все то бремя забот, которое я <…> хотел возложить на человека более молодого, я теперь вынужден влачить сам, а нести его становится все сложнее»[1772], – пишет он Цельтеру. В возрасте восьмидесяти одного года Гёте сам вынужден заниматься домашними делами. Под его подушкой теперь лежит ключ от дровяного сарая, он проверяет списки покупок и бранится с прислугой. Впрочем, все это как будто даже прибавляет ему жизненных сил. Окружающим кажется, что он окреп и помолодел. Это подтверждается и тогда, когда Генриетта фон Больё-Марконнэ в начале декабря 1830 года посылает ему воспоминания, посвященные ее подруге Лили фон Тюркгейм, урожденной Шёнеман, – той самой Лили, возлюбленной далекой юности Гёте. «Ваше драгоценное послание я, растроганный, не мог не прижать к губам»[1773], – пишет он Генриетте. Любовь к жизни в нем еще не угасла.