Двенадцатый советский Первомай был в Москве дождливым. И сегодня, когда силишься вглядеться в тот день, кажется, что пленка дождя, косившего над Красной площадью, как бы отсекала предшествующие годы от «великого перелома», к черте которого теперь уже почти неотвратимо вело страну сталинское руководство. Но разве оно стало складываться в 1929 году? Разве предшествующие события не несли в себе в том числе и тенденции, окрепшие и вырвавшиеся наружу на исходе того года? И наконец, разве не случилось то, чего Ленин так опасался шесть лет назад? Развернувшаяся после его кончины внутренняя борьба не могла не нанести удар по старой партийной гвардии; она расшатала её авторитет и ослабила настолько, что уже к концу 20-х годов он фактически утратил определяющее значение. Ряды старых большевиков были в 1927–1929 годах основательно «вычищены» и разобщены, а коллективное руководство партией и страной если пока ещё и не было окончательно сведено на нет, то резко сузилось до группы вольных и невольных приверженцев «рулевого большевизма».

Проблема изучения развития этой сложной и многоплановой ситуации была отмечена ещё во вводном очерке. Почему понадобилось вновь затронуть её? В современной литературе нередко высказывается мнение, что Сталин совершил в конце 20-х годов переворот (порой его называют термидорианским, иногда брюмерианским).

Думается, Сталин был пусть не мудрее, но все же умнее и осторожно-последовательнее, нежели он нам сегодня представляется. Разом «довернуть» диктатуру пролетариата до переворота, даже пойдя на большой риск, он и его ближайшее окружение вряд ли бы смогли. Да и был ли у него тогда именно такой расчет? Происшедшее в 1928–1929 годах (как, впрочем, и в предшествующий период) свидетельствует, что он продвигался в своих устремлениях от события к событию, следуя за ними, а когда возникала возможность, то и «организуя» их выгодное для себя развитие.

1929 год стал для него действительно рубежным. От него началось перерождение упрочившейся тогда административно-командной системы в авторитарно-командную, то есть выражавшую его, Сталина, авторитарную власть. Этот процесс завершился примерно к 1937–1938 годам, когда диктатура пролетариата была окончательно «довёрнута», а ленинское учение о ней полностью выхолощено, подменено чисто внешней фразеологической оболочкой.

Все это шло, разумеется, не в вакууме и определялось сочетанием многих, подчас разноречивых факторов. Оставляя их в стороне, коснёмся только ситуации внутри старой партийной гвардии, которая, как было сказано, к началу 30-х годов уже утратила свое определяющее значение в делах партии и страны. В условиях раскола и разобщенности её рядов, нараставших в ходе внутрипартийной борьбы после кончины Ленина, Сталин в конце 20-х годов получил возможность начать прямую расправу со старыми большевиками. До поры он не мог осуществить её разом, такая акция вызревала на протяжении десятилетия и вполне оформилась в период политических процессов 1936–1938 годов.