Когда я спускался на лифте, он остановился на седьмом этаже, но никто не вошел. Я был раздражен, спешил в надежде успеть на утренний самолет и потому произнес не очень-то любезно: «Заходите же!»

Никого.

Тогда я снова сказал то же самое, но на сей раз более твердо: «Давайте-ка заходите, а свое маленькое шоу устроите уже в кабине, по дороге».

Никого.

Наконец, я почти рявкнул: «Да заходите же — и поехали. А то я сейчас нажимаю кнопку “ход” — и до свидания».

В этот момент в кабину неуверенно шагнул весьма элегантный мужчина с белой тростью — совершенно слепой. Он осторожно нащупывая дорогу перед собой.

Я почувствовал себя просто кошмарно — хоть ты провачнсь сквозь пол и лети до самого дна шах ты. Но надо было что-нибудь сказать, так что я прочистил горло, откашлялся и пробормотал: «Извините, как ваше самочувствие?»

Он улыбнулся и ответил: «Благодарю, друг мой, благодарю».

Я не мог выдавить из себя ни словечка — до того обалдел и растерялся. Всякое нетерпение или беспокойство, которое я испытывал незадолго до этого, исчезло без следа.

Рядом со мной стоял человек, которой благодарил и благословлял окружавшую его тьму, в то время как я проклинал свет. Теперь меня куда меньше заботило, успею ли я на тот ранний самолет, в котором секунд назад видел чуть ли не смысл жизни. Я поймал себя на .мысли о том, что сегодня вечером в своих молитвах, обращенных к Всевышнему, буду просить Его, чтобы никогда не наступил день, когда я стану видеть так же как этот человек.

Фактически если мы, просыпаясь, каждое утро не обнаруживаем своих фамилий в газетной колонке некрологов, то уже должны быть тщ благодарны Господу, что этого счастья нам должно хватить на весь день.

Мы всегда можем сказать что-нибудь хорошее о каждом человеке или событии, которое становится предметом общей беседы. В противном случае мы вправе, по крайней мере, промолчать. Нет на белом свете ничего такого, что было бы сплошь плохим, во всем и всегда.

Кто-то сказал, что даже у Черной дыры Калькутты имелись свои достоинства — ее было легко обогреть²³⁷.

Однажды после лекции в славном штате Миссисипи мне сказали, что времена сухого закона были ужасными, но все же это было лучше, чем если бы никакого виски не стало вообще²³⁸.

Вскоре после этого я услышал в разговоре имя одного мужчины, которого вспомнили в связи с чем-то не очень приятным, и один из собеседников, понизив голос, сказал: «Ну, что о нем толковать, ведь этот тип — законченный алкоголик».

На что другой из присутствующих заметил: «Что ж, по крайней мере, он хотя бы не из тех трусов, кто легко пасует перед трудностями».