Еще когда я был ребенком, я хотел написать трактат о Возмещении; ибо уже тогда, в те весьма юные годы, мне казалось, что Жизнь опередила в данном вопросе богословие и люди знают на сей счет гораздо больше. Да и сочинения, из которых надлежало извлечь эту доктрину, тоже завораживали мое воображение своим бесконечным разнообразием. К тому же они всегда лежали передо мной, даже во сне, ибо они суть инструменты в наших руках, хлеб в нашей корзинке, всевозможные действия, совершаемые нами на улицах и в жилых домах; это наши

приветствия и взаимоотношения, обязанности и почетные права, они влияют на характер, природу и дарования всех людей. Мне также казалось, что в этом вопросе есть возможность показать людям проблеск божественного, непрестанное деяние Души этого мира, чистое и не замутненное ни малейшей крупицей традиции. И тогда человеческое сердце могло бы купаться в потоках вечной любви, ведя беседу с тем, что, как ему известно, всегда было, всегда должно быть и всегда будет, ибо оно действительно с нами — ныне и вовеки. Мне казалось, что если данную доктрину удастся сформулировать в выражениях, хоть сколько-нибудь подобных тем ярким интуитивным озарениям, в каких порой является нам истина, то она станет путеводной звездой, озаряющей многие темные, мрачные часы, многие извилистые дорожки нашего странствия по жизни и не позволяющей нам сбиться с пути истинного.

В последнее время я утвердился в этих желаниях, услышав в церкви одну проповедь. Пастор, человек известный и уважаемый, развернуто и доступно изложил доктрину Страшного суда. Он полагал, что сей суд, увы, не свершается в этом мире, где нечестивцы преуспевают, а добродетельные бедствуют и пребывают в несчастье. Затем он, руководствуясь соображениями разума и Священным Писанием, убеждал нас, что в потусторонней жизни, в ином, лучшем мире обе стороны ждет воздаяние. Казалось, при такой доктрине члены конгрегации не могут совершить никакого проступка и не должны ничего предпринимать, ибо все предопределено заранее. Когда служба закончилась, прихожане, насколько я мог заметить, разошлись, не сказав ни слова по поводу выслушанной проповеди.

И все же в чем состоит сущность подобного учения и какова его значимость? Что подразумевал проповедник, заяатяя, будто добродетельные в земной жизни бедствуют и пребывают в несчастье? Означаю ли это, что домами и землями, конторами, вином, дорогим платьем, роскошью и прочим владеют люди беспринципные, в то время как святые бедны, презираемы, их ни во что не ставят, и что этим последним в потустороннем мире положено воздаяние, которое будет дано им в один прекрасный день в виде подобного же вознафаждення — банковским капиталом и дублонами, олениной и шампанским? Но может m это быть воздаяние, предназначенное за что-либо иное? Надлежит ли им воздать зато, что они посвящали себя молитва и прославлению, что любили людей И4лужи;| и им? Мы вод. который извлек бы христианин из подобных рассуждений, прост: «Мы должны получать /никое же удовольствие, ка-