Измаилит и прокаженный ничем с виду не отличаются между собой, поскольку оба они суть нечто гнусное и тошнотворное, мерзость в облике человеческом, хотя на самом деле они разнятся, ибо первого из них можно без остатка излечить и вернуть ему безупречное здравие. И первый есть всецело продуюп воображения, тогда как у второго в крови наличествует яд.

Не стану подробно изливаться по поводу постепенного угасания всех моих внутренних источников энергии. Да и вообще, никогда не стоит очень сильно углубляться в неудачи (сие высказывание тоже вполне достойно отдельного упоминания и запоминания). Будет куда как достаточно, ежели я только лишь присовокуплю к вышесказанному, что настал такой день, когда я не обладал ничем таким, с помощью чего мог бы купить себе пропитание и платье, и оказался доподлинно неимущим оборванцем. Спасали меня лишь те нечастые случаи, когда я мог подзаработать парочку пенсов, а коль сильно подфартит, то и цельный шиллинг¹"'. Мне никак не удавалось отыскать себе постоянное занятие, так что я отощал телом, а уж душой обратился в скелет.

Итак, мое состояние было тогда воистину прискорбным; и, да будет сие ясно сказано, более всею пострадала не так телесная моя часть, сколько умственная и душенная, которая была не просто больна, а при смерти. В воображении мне рисовалось, что весь мир подверг меня анафеме, ибо я поист ине пал до чрезвычайности низко. И здесь берет свое начало шестой и заключительный урок, который надлежит усвоить, однако его нельзя высказать ни в одном предложении, ни даже в одном абзаце, гак что ем\ придется посвятить весь остаток данного повествования.

Я xunoino помню снос ппрбуж'дпцшс. иПцоно пришло ко мне ночью,

ки у магазина бочарных товаров, где я в тот момент отыскал себе недолгую работу, а крышей над головой служила пирамида из бочек, у основания коей я и притулился. Ночь выдалась студеной, и я изрядно окоченел хотя, как сие ни парадоксально, только что мне пригрезилось какое-т₀ светлое и теплое место, где было полным-полно разных хороших вещей Вы скажете, что когда я сказываю о влиянии, которое произвело на меня это сновидение, то упускаю из виду воздействие тогдашней моей ситуации на состояние ума. Пусть будет так, но ведь я предпринял труды написания этого текста именно в уповании на то, что можно сходственным образом повлиять и на умы иных людей, кои тоже угодили в тяжкое положение. Как раз этот сон, эта греза, эта мечта переменила меня и дала мне веру — нет, подлинное знание, — что я наделен двумя личностями и двумя сущностями; и как раз лучшая часть моего собственного «я» явила мне ту подмогу, о коей я тщетно молил своих знакомцев. Я слыхал, что подобное состояние ума описывают словом «двойничество» или «двойственность». Однако это слово отнюдь не содержит в себе всего того смысла, что я в него вкладываю. Двойственность не может быть ничем большим, нежели самое заурядное удвоение, при коем никакая из половин не наделена сколь-нибудь яркой индивидуальностью. Но не буду философствовать, ибо философия есть не что иное, как один лишь набор пригожих одеяний для декоративного оформления поддельного и бездушного манекена — одеяний, служащих лишь для прикрытия его пустоты.