— Отстань — шепчу я. Как посмел Федя нарушить мое состояние… радости… счастья… нет, нет, сильнее… экстаза! Ну конечно же, это и есть экстаз: видеть светлый лик Пророка и двух очаровательных женщин по левую руку от него, и такого родного артегомчика по руку правую, и чувствовать, как в груди разливается ни с чем не сравнимое тепло, а лик Создателя все ближе, ближе, потому что мы миновали поворот и идем теперь вдоль шеренги телохранителей, и вот уже прямо передо мною королева красоты Анна, а теперь Элли; падре, хоть и снял свои клобук, но все равно ограничивает мне обзор, и я не могу видеть сразу всех четверых, но лишь по двое из лучезарных: Анну и Элли, или Элли и Петра, или Петра и Артегома… И Петр… Создатель смотрит на меня! Прямо на меня! Мое сердце сейчас не выдержит…

— Любезный сердцу моему брат в черном! — гремит со сцены голос Петра, и я с горечью понимаю: он смотрел не на меня, а на Мефодия. Хитрый падре нарочно вырядился в черную рясу и повесил на грудь большой крест. Вот, дескать, я веровал в другого Бога, а теперь готов пасть к Твоим стопам, Создатель…

Вернется на фирму — немедленно уволю.

— Подойди мне! — приказывает Петр, и Мефодий послушно поднимается, среди расступившихся телохранителей, по ступенькам на сцену. И все присутствующие в зале думают об одном и то же: ну почему мы не догадались надеть рясы? Быть так близко к Создателю… В пяти метрах от Него, в четырех, в трех…

— Истинно ли уверовал ты в Общего Бога? — вопрошает Петр.

— Истинно, — хриплым голосом отвечает Мефодий, низко склоняя голову.

— Тогда сними крест свой, опусти в прах возле ног своих и наступи на него, — ласково приказывает Создатель.

Падре послушно снимает цепочку с крестом, сжимает его двумя руками, опускает долу…

Словно черная молния пронзает вдруг сцену.

Мефодий, сложив перед грудью ладони в извечном жесте мольбы и смирения, стоит в двух шагах от Создателя, не сводя с него расширившихся от ужаса глаз. На полу рядом с ним блестит цепочка с верхней частью креста. Нижняя же его часть — рукоятка хитроумно замаскированного кинжала — дрожит в горле у Пети. Он, судорожно дергаясь, пытается дотянуться до нее непослушными пальцами, но лишь медленно сползает с трона. На его шитую серебром и золотом одежду хлещет нестерпимо алая кровь.

— Нет! — страшно кричит Анечка.

Я чувствую себя так, словно нахожусь внутри огромного барабана, в который со всех сторон лупят кувалдами. К тому же в горле нестерпимо саднит. Я хриплю, отчаянно пытаюсь распустить галстук…

И не я один. Почти все, кого я вижу, хватаются руками за свои шеи, в том числе и телохранители.