— Если они это сделают, то найдут немного больше, чем искали. Я вызову городского духа. Он скроет и защитит нас, пока тебя не будет.

— Хорошо, — сказал Коршун, — я постараюсь побыстрее.

Садясь на мотоцикл, он услышал, как Мэри запела странную ритмичную песню.

Он ожидал трудностей. Может быть, кто-нибудь попытается помешать ему пригнать машину, погрузить в нее Слай и отвезти ее в мотель. Черт, он был почти готов к этому. Он был готов к любой драке. Автоматический пистолет лежал, взведенный, на сиденье рядом с ним. Коршун неожиданно обнаружил, что насвистывает песнь Волка сквозь сжатые зубы.

Но никто не пытался с ними связываться. Никто даже не обратил на них ни малейшего внимания. Даже когда они несли безжизненное тело Слай из машины в номер мотеля. Кто-то прошел через стоянку в это время, но, казалось, он даже не взглянул на них. «Может, это городской дух, о котором говорила Мэри, все еще помогает нам», — подумал Коршун. Он аккуратно положил Слай на кровать, а Мэри заперла дверь.

Слай выглядела отвратительно — бледное осунувшееся лицо, кожа почти желтая. Он чувствовал судороги, пробегавшие по ее мускулам, когда нес ее. И ее тело было холодным. Как у Ночного Бродяги, когда тот умер. Коршун с трудом отогнал воспоминание.

Он повернулся к Мэри и резко приказал:

— Поставь ее на ноги! — И добавил мягче: — Пожалуйста…

Он хотел было запомнить, как Мэри садилась, скрестив ноги, как легко провела руками над телом его подруги и начала петь.

Но он не мог. Он не мог спокойно сидеть и ждать. Коршуна переполняла жажда — жажда деятельности, но делать было нечего. Поэтому он ходил по номеру взад и вперед, и в нем нарастала злость. Воображение рисовало лицо Лезвия, корчившееся от боли, когда Коршун посылал пулю за пулей ему в живот. Коршун представлял, как Лезвие охватывает пламя и он сгорает заживо и дико кричит. Представлял, как тот стонет от ужаса, издыхая от потери крови…

Он не мог смотреть на Слай. Она казалась сейчас такой молодой, такой беспомощной. И это, вероятно, было самое страшное преступление Лезвия, за которое ему предстояло ответить. Он похитил уверенную в себе, сильную женщину, и вот что с ней стало теперь.

«Почему она так много значит для меня? — спрашивал он себя. — Я ее в глаза не видел еще неделю назад. Она не существовала для меня».

Теперь все было иначе. Они вместе шли к одной цели. Они доверяли друг другу, зависели друг от друга. «Она из моей стаи», — сказал он Волку. И это было правдой. Он присел на другую кровать, повернувшись спиной к Мэри и Слай. Шаманская песнь Собаки все звучала и звучала.