Салли тоже посмотрела на шрам:

– Ага.

– А почему ты не пошла в клинику, чтобы его удалили?

– Иногда неплохо иметь зарубку на намять.

– О том, как тебе было больно?

– О том, как я была глупа.

Серое на сером. Не в силах спать, Кумико вышагивала по серому ковру. Девочке чудилось здесь что-то вампирическое. Нечто, роднящее комнату с миллионами подобных комнат в сотнях отелей по всему миру. Однояйцевая анонимность гостиничного номера будто высасывала из Кумико индивидуальность, фрагменты которой всплывали повышенными при ссоре голосами родителей, лицами одетых в черное секретарей отца…

Во сне лицо Салли превратилось в гладкую маску. Вид из окна вообще ничего не говорил Кумико: ясно было только то, что она смотрит на какой-то город, который не Токио и не Лондон, – бескрайнее столпотворение людей и зданий, новая ступень видовой эволюции, воплотившая парадигму урбанистической реальности ее века.

Возможно, Кумико тоже удалось подремать, хотя сама она не была в этом уверена. Она смотрела, как Салли заказывает туалетные принадлежности и белье с клавиатуры прикроватного видеомодуля. Покупки доставили, пока Кумико принимала душ.

– О’кей, – услышала она из-за двери голос Салли, – вытирайся, одевайся. Пойдем повидаемся кое с кем.

– С кем? – спросила Кумико, но Салли ее не расслышала.

Гоми.

Тридцать пять процентов прибрежного Токио выстроено на гоми, на выровненных площадках, отвоеванных у залива за века систематического сваливания и утрамбовки мусора. У нее дома гоми был ресурсом, требующим сбора, сортировки, прессовки – использования, одним словом.

Взаимоотношения Лондона и гоми уловить было сложнее. На взгляд Кумико, изрядная часть города состояла из гоми – зданий, которые японская экономика уже давно поглотила бы в своей неуемной жажде пригодных для застройки пространств. Но даже маленькой японке лондонские дома позволяли различить ткань времени: каждая стена была залатана поколениями рук в бесконечном процессе обновления. Англичане ценили свой гоми сам по себе, совсем на иной лад (Кумико только-только начинала постигать это): они населяли его.

Гоми в Муравейнике был чем-то третьим: богатый гумусом, перегноем, прорастающий человеческим талантом и чудесами из полимеров и стали. Кумико поразило уже одно только отсутствие очевидной планировки – это шло вразрез тому, как ее привычная культура ценила эффективное использование земли.

Их поездка в такси из аэропорта яснее ясного показала, какой здесь царит распад: целые кварталы стояли в руинах, то тут, то там над замусоренными тротуарами разевали пасти пустые оконные проемы. Напряженные лица, настороженные взгляды вслед проехавшему мимо ховеру.