— Почему?

— Похоже, там не верят, что мы вернемся живыми.

— Что навело вас на эту мысль? — спрашивает Роот, стараясь не слишком явно наслаждаться арманьяком. Когда подносишь бокал к носу и вдыхаешь, аромат почти заглушает запахи мочи, блевоты, тухлятины и дизтоплива, которыми лодка пропитана на молекулярном уровне.

— Нас торопят с информацией о пленных. Вы их сильно заинтересовали, — говорит Бек.

— Другими словами, — осторожно произносит Роот, — от вас требуют, чтобы вы допросили нас прямо сейчас.

— Верно.

— И послали результаты по радио?

— Да, — кивает Бек. — Однако на самом деле мне надо думать о том, как выжить. Скоро взойдет солнце, и нам придется туго. Вспомните: перед тем как я вас потопил, ваш корабль передал координаты. Сейчас нас ищут все корабли и самолеты союзников.

— То есть если я не стану запираться, — говорит Роот, — вы сможете скорее заняться нашим спасением.

Бек пытается сдержать улыбку. Его тактика была грубой и очевидной с самого начала, и Роот ее уже разгадал. Вся эта история с допросом смущает Бека куда больше, чем Роота.

— Предположим, я скажу вам все, что знаю, — говорит Роот. — Чтобы послать это в Шарлоттенбург, вам придется вести передачу в надводном положении несколько часов кряду. Пеленгаторы засекут вас в первые несколько секунд, и все эсминцы и бомбардировщики в радиусе тысячи миль устремятся к вам.

— К нам, — поправляет Бек.

— Верно. Значит, если я и впрямь хочу остаться в живых, мне лучше придержать язык, — говорит Роот.

— Ты это ищешь? — спрашивает немец со стетоскопом. Шафто знает, что он не настоящий врач, а просто тип, которому доверили аптечку. Так или иначе, в руках у него оно. Оно самое.

— Дай! — Шафто слабо тянется к пузырьку. — Это мое!

— Вообще-то это мое, — поправляет медик. — Твое у капитана в каюте. Но я могу поделиться с тобой своим, если будешь отвечать на вопросы.

— Иди в жопу, — говорит Шафто.

— Отлично. Отложим на потом.

Медик кладет полный шприц с морфием на противоположную койку, так что Шафто может его видеть между двумя копчеными колбасами, но не может взять. И уходит.