— Я Эдмунд, — Эдмунд покраснел, густо, с испариной, точно духи девушки поглотили весь воздух; шуба распахнулась, а под ней — только белое кружевное белье с серебристой вышивкой — снежинки, россыпи белых стразов.

— А я Снегурочка, — она налила в крышечку термоса глинтвейн, отхлебнула, откинула голову назад, — уфф, какое счастье, это то, чего мне так не хватало, еще туфли снять, — лицо у нее было все в серебристых блестках, губы — в серебристой помаде, глаза — в серебристых накладных ресницах; Эдмунд думал про себя: «кто она? откуда? карнавал?» — а девушка продолжала болтать: — Господи, есть же извращенцы — лед и снег им подавай. Вышел бы да и лег в сугроб; нет, все в хрустале ценой с весь мой гардероб за всю жизнь, включая первые пинетки. Я промерзла до костей, — она еще выпила, вытащила из кармана шубы длинную белую сигарету, закурила, опять повернулась к Эдмунду: — А откуда ты взялся, Эдмунд? Вы друзья с Кристианом? Празднуете вместе Рождество? У меня подруга однажды в Рождество работала, а я нет, и вот я пришла ее поздравить — она была продавцом в ночном винном магазинчике, так стильно, правда? Мы с ней сидели в этом магазинчике, ели бутерброды с чудной «Докторской», с фисташками, и всю рождественскую ночь проговорили о парнях; ей пить было нельзя на работе, и я в итоге одна выпила ее подарок — бутылку просто нереального вина — красного, вишневого, густого, как варенье…

— Он мой пассажир, — сказал, не оборачиваясь, Кристиан; они тронулись, и опять вывески, как мысли, скользили по их лицам.

— Ты же не таксист, — засмеялась Снегурочка, — шашечки же для отвода глаз… — махнула рукой на крышу.

— Он подошел ко мне, весь синий от холода, попросил довезти, а где он возьмет такси в эту ночь? Не бросать же его умирать… Я сказал, что смогу отвезти его только в семь утра, он согласился; вот и катаемся — пьем, курим, зайдем потом еще раз в «Красную Мельню», еды возьмем…

— Прикольно, — она улыбнулась своими серебристыми губами, инопланетянка, Венера, протянула руку: длинные, как струи дождя, пальцы, ногти в стразах: — Лида, — Эдмунд пожал, рука неожиданно оказалась теплой и мягкой, девчачьей; как кресло в стиле хай-тек — металл, пластик, стекло, — думаешь, сяду и кости переломаю, а оно такое уютное — читать и спать, — это мое настоящее имя, для клиентов я Снежана.

— А, так вы проститутка? — вежливо спросил Эдмунд; он был такой милый, юный, с такой нежной жемчужной кожей, что она не обиделась.

— Ну да; что это у вас из «Красной Мельни»? Горячий шоколад?

— Хотите? — Эдмунд протянул ей свой стакан.