— А потом пойдем в тот дом? Вы согласны, Берилл? Дом впустит нас?

Берилл пожала плечами. Дом ведь и вправду был живой. Как и весь город. Ее город. Ее сердце забилось: теперь у нее есть друзья, которым можно показать секреты и сокровища, с которыми можно бродить бесконечно, может быть, даже говорить о снах, о книгах, сидеть ночью на Краю, на пледе, и пить какао из термоса, и смотреть на луну. Ей захотелось, чтобы стеклянный или льняной мост никогда не построили; такими они были все красивыми. «Там библиотека, вам понравится; она как раз вся в красных тонах, даже рояль в ней красный; ванна как бассейн, выложена мозаикой, и зал, полный изображений святого Себастьяна», — когда Эрик прочитал это, то посмотрел на нее внимательно и ласково; они решили утром встретиться у дома Берилл. На выходе Эрик обнял ее за плечи: «ты не останешься?»; она вскинула на него ресницы испуганно, точно ее пригласили впервые на танец; руки его даже сквозь плащ были тяжелыми и горячими, и сам он незнакомым — он выпил много вина, много курил и был совсем взрослым, чужим, будто незнакомой землей; Берилл почувствовала себя очень хрупкой.

— Нет, — пробормотала она. — Нет… я…

Он сжал ее крепко-крепко, словно это не она была вовсе, а какая-то оставленная далеко, давно близкая, знакомая, любимая; они стояли на пороге, наступила уже совсем ночь, и почему-то прожектора не горели, и люди не работали; точно сегодня все забыли про мост и отправились по домам, смотреть «Книжный магазин Блэка»; было темно-темно, и ветер шелестел в травах, и Большой город на том берегу казался морем, огромной черной бездной, больше ночи, сам космос. Потом он отпустил ее, и она пошла сквозь траву и почувствовала вдруг: что-то не так, непривычно — ноги не намокли от росы; сняла балетки — пришлось сесть в траву, чтобы развязать ленты: Матье, инженер, закрутил на совесть; она засмеялась, вспоминая их улыбки, глаза, разгоряченные слова, кто как держит сигарету; и растрогалась: ей казалось, она влюблена в них во всех…

Утром она надела самое простое: белый, тонкий, будто из шелка, свитер с коротеньким рукавом, белую пышную, рок-н-ролльную юбку и кольцо на новой цепочке; поколебалась и надела балетки; подумала: «ну вот, теперь чулки, колготки, носки подбирать — что-нибудь белое, розовое, оранжевое, бежевое, полосатое»; стояла и ждала их возле «Звездной пыли», волновалась: а вдруг не придут; но они пришли — появились вместе с солнцем; они шли посреди улицы, все пятеро, как музыканты на съемке клипа — в ногу; и каждый уникален, прекрасен — созвездие, ювелирная коллекция; Эрик посредине — высокий, стройный, в приталенном черном итальянском пальто, в черной водолазке, джинсах, сапогах, мистер Дарси на скачках; слева от него — Джеймс, утренний цветок, пышная челка, в рубашке поло, в серых узких вельветовых брюках, в серой кепке, в сером пиджаке Конфедерации; справа — Матье, яркий, как орхидея, как девушка, которая осталась с вечеринки ночевать у парня, совершенно до вечеринки незнакомого; и теперь, в рабочее утро, едет в автобусе в красном платье с пайетками, на огромных каблуках, — Матье в малиновом свитере, в темно-коричневых облегающих джинсах, черный кожаный пиджак через плечо; и по краям — братья: янтарь, курага, коньяк, бренди, молочный шоколад — в одинаковых рубашках цвета палой листвы, в вязаных бежевых жилетах, в синих джинсах и клетчатых куртках с коричневыми вельветовыми капюшонами. Люди на них оглядывались, глазели, как на аварию…