– А вы понимаете, что марионетки – чистейшая разновидность театра?

– В смысле простейшая?

– Простейшая! Попробуйте сами, тогда и увидите, какая она простейшая. Нет, именно чистейшая. Наши разумы существуют раздельно, не способны соприкоснуться. Но вот я помещаю между нами эту красавицу. – Танцовщица скользнула вперед, присела в глубоком реверансе и снова вспорхнула – легко, как листок, подхваченный ветром. – Она существует и в моем сознании, и в вашем. И на это время наши сознания пересекаются.

Руки Минтучяна плясали, а вместе с ними и металлическая фигурка. Внимание чиновника раздваивалось, разрывалось, не способное остановиться на чем-то одном.

– Вот, посмотрите. – Пальцы Минтучяна застыли, остановилась и кукла. – У нее нет лица, нет пола. И в то же самое время… – Кукла кокетливо вскинула голову, искоса взглянула на чиновника. Затем она переступила с ноги на ногу. Под складками материи угадывались женственные бедра. Чиновник поднял глаза и встретил пристальный, исытующий взгляд Минтучяна.

– Вы знаете, как работает телевизор? Экран разделен на строчки, развертка рисует две верхние строчки одновременно, две следующие – пропускает, снова рисует две строчки, и так до самого низа. Затем она возвращается вверх и последовательно заполняет все, пропущенные в первый раз. В действительности, вы никогда не видите всю картинку сразу, вы собираете ее в своем собственном мозгу. Все – а их было очень много – попытки ввести экран с цельным, нерасчлененным изображением неизбежно оканчивались неудачей. И не по каким-нибудь там техническим причинам – просто люди их отвергали. Таким экранам недостает самого привлекательного элемента настоящего телевидения. Они создают изображение – и только. Они не вовлекают мозг в заговор против реальности.

Кукла продолжала танцевать, легко, как листок на ветру.

Губы чиновника пересохли, во рту появился странный острый привкус. Он старался сосредоточиться на рассуждениях кукольника – и не мог.

– Извините, но я не совсем вас понимаю.

Золотая женщина передернула плечиком, бросила на чиновника презрительный взгляд. Минтучян улыбнулся.

– Где находится эта, вот эта иллюзия? В моем сознании? Или в вашем? Или в том пространстве, где наши сознания взаимно накладываются?

Он поднял руки, и женщина рассыпалась дождем золотых колец.

Чиновник отвел взгляд, теперь кольца кружились и падали не в воздухе, а в его сознании. Он зажмурился и увидел их снова, падающими сквозь черноту. Он открыл глаза – и все равно не смог избавиться от этих золотых призраков, от их неустанного кружения. Стены, с висящими на них куклами, наваливались, сжимали, не давали вздохнуть, а в следующее уже мгновение терялись из виду, уходили в самые далекие пределы вселенной; фургончик Минтучяна пульсировал, как живое сердце. К горлу подступала тошнота.