На миг он оказался зажат между моим туловищем и столом. Я услышал глухой лязг, возможно, это упал паяльник, потом треск дерева, так как под нашим общим весом хрупкий столик разломился, и я упал, втянув голову, повернув плечо и чувствуя, как проволока врезается мне в горло, а веревка на щиколотках сначала зацепилась, а потом соскользнула со сломанных ножек стола.

Игнорировать боль невозможно. Но ее можно терпеть. Если необходимо, можно терпеть довольно сильную боль. Просто спросите любую мать.

Голый, лежа на полу среди разбросанных щепок, с ожогами третьей степени на коленях и внутренней стороне бедер, я на миг потерял устойчивость при мысли о том, что мир смог увидеть человека, который дважды на протяжении своей жизни оказывался голым в таких обстоятельствах. Боль вернула мне какое-то подобие равновесия. Поистине, я испытывал чудовищную боль в тишине, пока очень внимательно прислушивался, не раздастся ли голос человека, который до этого пытал меня. Я различил шорох движений, который быстро стих, это напавшие на меня немного переместились с тех мест, где были, когда погас свет, после чего я услышал единственный произнесенный слог, который донесся из уст этого человека, лежащего на полу, когда он дал им понять, где находится, чтобы не оказаться на линии огня.

— Здесь.

«Здесь», как оказалось, было всего в полуметре от меня. Я и без того знал это, поскольку то, что уткнулось ему в плечо, было не обломком стола, а, вообще говоря, пальцем моей ноги. Но это слово все-таки сослужило свою службу, так как позволило мне яснее представить, где находится его лицо. Поэтому когда я резко лягнул его пяткой другой ноги, я отчетливо почувствовал, как его нос вдавливается в череп.

Он издал еще один звук, долгий и громкий, и под его прикрытием я резко выкинул обе ноги высоко в воздух, опустил их и перекатился на ступни, отчего проволока еще глубже впилась в мое тело.

Мои глаза постепенно оправились от первоначального шока темноты. Звездный небосклон, который мог дать хоть какое-то представление об окружающем при обычном отключении электричества, был затянут дымом, накрывшим лос-анджелесский бассейн после суток пожаров. Поэтому комнату освещали лишь сами пожары. Горстка мерцающих огней, все не ближе километра. В комнате стояла почти кромешная тьма.

Я немного переместился, держась ближе к северной стене, чтобы не попасть на то место, где скрипел пол, и поспешно бросился в кухню. В жилой и обеденной зоне происходили похожие изменения. Крик человека, лицо которого я изуродовал, смолк и сменился стонами и хрюканьем, прерываемым булькающими звуками, когда кровь текла из носовой пазухи в горло, и он выхаркивал ее, чтобы не захлебнуться.