– Что-то забыл? – спросил Иван Ильич, не отвлекаясь от монитора. Мой пульс подскочил – до ста сорока, не меньше; в ушах свистело, как при резком взлете. Я хотел сказать что-то, но не мог выдавить ни слова.

– Егор, я очень занят. Если хочешь сказать что-то – говори сейчас.

Воронка сомнений в груди расширялась, я чувствовал, как меня затягивает в нее.

– Я хотел. Хотел узнать. Насчет запросов. На новое оборудование. Сервера.

Иван Ильич на секунду перестал печатать, но тут же продолжил.

– Сегодня его не будет. Можешь идти.

Я сделал над собой усилие, подошел к столу и сел на стул напротив. На этот раз Иван Ильич даже посмотрел на меня – он был уставший, выглядел так, словно не спал всю ночь.

– Господи-боже, Егор, я же сказал: не сегодня.

– Мне нравится здесь работать. – Вдруг произнес я. Это был важный шаг, позавчера Костя заставил меня выбирать, и вот – я сделал свой выбор, воронка сомнений в груди тут же схлопнулась. Я знал, что не смогу предать ИИ. – Я очень благодарен вам. За все.

Он не умел улыбаться; но в тот момент его лицо, всегда неподвижное, словно обколотое ботоксом, чуть изменилось. Левый уголок рта чуть поднялся. В его случае это вполне могло сойти за улыбку.

– Это все?

– Нет. Мне кажется, мы делаем важное дело, и я хотел бы… то есть… ну, некоторые все же недовольны. Недовольны тем, что мы ждем новое оборудование, и, и, эээ, это плохо влияет на командный дух. Поэтому. Я хотел узнать, может быть, я могу как-то помочь с переговорами по оборудованию. В смысле, быть полезным. Я все равно ничего не смогу сделать, пока мне не привезут мои железки. Сижу, множу энтропию.

ИИ не моргая смотрел на меня. Он убрал руки с клавиатуры, сложил их в замок, подался вперед.

– Давай. Говори. Ты же пришел сказать мне кое-что про Константина. Он, кажется, многим здесь, эм, скажем так, весьма напряжен.

В груди снова открылась воронка, но в этот раз я силой воли задавил ее – отступать было поздно.

– Верность. Когда вы принимали меня в Компанию, вы сказали, что больше всего цените в людях верность, – сказал я; это прозвучало глупо и как-то по-дурацки, и я добавил: – Я хотел сказать, что не разделяю всеобщее недовольство.

Он едва заметно кивнул.

– Так, значит, оно все-таки есть – «всеобщее недовольство». – Он разглядывал ногти на левой руке, так, словно только что сделал маникюр. – Это печально. Знаешь, а ведь Константин – один из самых одаренных людей из всех, кого я знаю. И слухи, которые до меня доходят. Меня это очень огорчает. Очень. – Он выдержал паузу, перестал разглядывать ногти и посмотрел на меня. Как будто хотел сказать еще что-то, но передумал. Повернулся к экрану и снова застучал по клавиатуре. – Сегодня вечером твои запросы на оборудование будут одобрены. В течение недели все доставят. Свободен.