Уличный экран затянул религиозный гимн, его подхватили сотни идущих по мостовой людей.

— Купите цилиндр, добрые господа! Точно, как у Папы…

— Футболки к событию! Недорого! — На черной ткани — лицо баварского архиепископа. Под ним надпись: «Москва». И дата.

— Холодная вода! Возьмите с собой холодную воду!

— Зонтики от солнца!

Люди, люди, люди… Монахи-замбийцы, призванные обеспечивать порядок во время проповеди, перекрыли улицы за восемь кварталов до соборной площади, дальше только пешком, влившись в толпу.

— Три миллиона — это много, — продолжила разговор Матильда, когда друзья бодро зашагали по мостовой. — Но почему все они едут с Болота?

Три уровня Ленинского проспекта, самой прямой дороги из центра Анклава на территорию Католического Вуду, забиты под завязку: мобили, автобусы, «табуретки» и мотоциклы шли сплошным потоком. Две крупные пробки. И то же самое, если верить приходящей в «балалайку» информации, творилось на всех ведущих в Занзибар улицах.

— Папа Джезе широко известен и очень популярен, — скупо обронила Пэт. — Людям интересно.

— Хочешь сказать, что его придут слушать не только вудуисты? — недоверчиво прищурился Кимура.

— Но ведь ты пришел.

— Я с тобой.

Уперся, как баран, сказал, что вчетвером надежнее, и пошел. Не захотел отпускать Патрицию в Занзибар.

— Джезе впервые приехал в Москву.

— Но почему такой ажиотаж?

— Люди устали от лжи, — помолчав, произнесла Пэт. — Они ищут настоящее слово, даже если оно — от чужого бога.

— А слово Джезе настоящее? — тихо спросила Матильда.

— Он блестящий оратор.

— Я спрашивала о другом.

— Мы пришли, чтобы послушать.