– Mama, just killed a man

Put a gun against his head

Pulled my trigger, now he’s dead

«Все, – подумал он, – это конец. Я убил человека, я этого не поправлю, я не сумею его вернуть. И это конец мне. Потому что я теперь другой. А что значит, я теперь другой? Это значит, меня прежнего нет, я подписал себе приговор, я ничто, я проклят. Все, что я любил, – книги, которые я читал, музыка, которую я слушал, – все это прошлое, все это теперь не для меня. Фредди, прости меня, я не должен больше слушать твою музыку, я убил по-настоящему, не в мыслях, а наяву, ты сочинял, ты придумывал, ты спел, а я убил. Что же я наделал, что же это, те, кого я любил, простите меня. Брайан, я любил твою музыку больше, чем музыку Фредди, прости меня. Простите, простите меня все. Джимми и Роберт, Ритчи, Кен, Нодди и Джим, Андрэ и Ханси, и вы, новые, – Мортен, Гленн, Вибеке, Фредрик и Йонас, Блэкхарт, Нагаш – простите меня. Я предал себя и предал вас. Простите, простите, простите».

С ним случилась истерика. Соскользнув набок, снова попытавшись встать и упав на четвереньки, в надрыве отчаяния, словно ища что-то, он попытался сделать несколько шагов по полу, снова повалившись, куда-то плывя вместе с комнатой, он видел, как девушка, бесчувственно встав, словно не замечая его, двигаясь как во сне, зачем-то подошла к столу и, что-то взяв там, пошатываясь, вернулась и упала животом на кровать; перевернувшись набок, по-детски подложив ладошку под голову и подтянув колени, Наташа другой рукой что-то искала рядом с собой, девушка что-то говорила ей. Музыка угасала. Беспорядочно двигаясь на кровати и ворочаясь, Наташа и девушка говорили что-то бессмысленное друг другу, их голоса, словно жившие отдельно от них, пробивались к нему сквозь затихавшую музыку; слыша, но не различая их, он захотел снова подняться и лечь между ними, но не смог. Огромная усталость, накрывая все, накатилась на него. Сил не было. Лежа, он попытался еще раз подумать о том ужасе, который с ним случился, но мысли понеслись вскачь, какие-то посторонние, невесть откуда взявшиеся слова запрыгали у него в мозгу, все вдруг стало легким, текуче-стремительным, бессмысленным, рванулось куда-то в пустоту и унесло его за собой.

12

12

Солнце, чуть замедленное тюлем на окне, рванувшись дальше, текучей желтизной пробившееся сквозь веки, выхватило его из сна. В какой-то полусолнечной одури, с первой же секунды понимая, что он должен делать, но двигаясь как во сне, шатаясь и натыкаясь на предметы, он добрел до ванной и обратно; бессмысленно быстро одевшись, склонившись над спящей раскинув руки Наташей, он потеребил ее за плечо; не чувствуя, она отвернула голову; уйдя лицом в покрывало и раздвинув ноги, девушка лежала рядом с ней. Взглянув на часы, увидев стрелки на полседьмого, затверженно помня время московского поезда, названное вчера девушкой, подгоняемый этим, склонившись к Наташе, он потеребил ее снова; открыв глаза, увидев его, мутно глядя и, кажется, ничего не соображая, но без паузы, не задавая никаких вопросов, торопливо-озабоченно она встала, пошатнувшись, но переступив и найдя равновесие, отбросив волосы назад, тяжело и нетвердо ступая босыми ногами, она двинулась в ванную; присев в коридоре около боеголовки, подцепив шпагат, стягивавший ковровый рулон, с бессмысленной тщательностью он проверял крепость затянутых вчера накрепко узлов. Склонившись набок, так же бессмысленно он проверял тугость забитых в торцы рулона ковровых пробок, успевшая вернуться в комнату Наташа, уже одетая, ожидающе вышла к нему; видя ее ноги на высоких каблуках рядом с собой, на секунду прохваченный толчком похоти, но не осознавая этого, торопливо встав, собирая утренние силы, он приподнял рулон с боеголовкой за стягивающие его веревки; сгибаясь, мелкими шажками идя вслед за Наташей, он вынес его на лестничную площадку; защелкнув за собой дверь и втиснувшись вместе с боеголовкой в лифт, они спустились вниз.