Дойдя до метро, Страйк вытащил телефон и позвонил Джерри Уолдегрейву. Он был уверен, что редактор располагает той информацией, которая потребовалась именно теперь, после откровения, посетившего его в «Ривер-кафе», но Уолдегрейв не снимал трубку. Страйк не удивился. У Джерри Уолдегрейва брак трещал по швам, карьера рушилась, дочь еще не была пристроена к делу – ему было не до того, чтобы отвечать на звонки какого-то сыщика. Зачем без необходимости еще больше осложнять себе жизнь?

Мороз, длинные гудки, запертые двери пустых квартир – сегодня явно был не его день. Купив газету, Страйк отправился в «Тотнем» и занял место под портретом кисти художника-оформителя Викторианской эпохи, изобразившего целую серию резвящихся знойных красоток с цветочками в складках воздушных нарядов. Сегодня Страйку представлялось, будто он сидит в зале ожидания, чтобы убить время. Воспоминания, засевшие в мозгу, как шрапнель, отравленная последующими событиями… слова любви и вечной преданности, краткие периоды безоблачного счастья, вереницы обманов… Он не мог сосредоточиться на газетных статьях. Люси, его сестра, однажды взъелась: «Почему ты это терпишь? Почему? Только потому, что она красивая?» А он ответил: «Это примиряет».

Сестра, конечно, ждала, что он скажет «нет». Женщины могут сколько угодно наводить красоту, но не желают слышать, что красота – это главное. Шарлотта была прекрасна; другие даже рядом с ней не стояли; он не уставал восхищаться чудом ее внешности, благодарить судьбу, гордиться…

Любовь, сказал Майкл Фэнкорт, это заблуждение.

Страйк перевернул страницу и уставился на кислую физиономию министра финансов, но ничего перед собой не видел. Неужели он просто выдумал то, чего в Шарлотте никогда не было? Придумал ее достоинства, чтобы оттенить эту поразительную внешность? Когда они познакомились, ему было девятнадцать. Зеленый юнец, думал, сидя в пабе, Страйк, который с тех пор набрал килограммов пятнадцать лишнего веса и лишился ноги. Хорошо, пусть он создал Шарлотту по ее же образу и подобию, чтобы поселить в своем одурманенном мозгу, – и что из этого? Ведь он любил и реальную Шарлотту: женщину, которая обнажалась перед ним без утайки и допытывалась, сможет ли он ее любить, если она делала то-то и то-то, если сознавалась в том-то, если так с ним поступала… но в конце концов она перешла границу его терпения, за которой даже ее красота, ярость и слезы не могли его удержать, – и тут же бросилась в объятия другого.

Возможно, это и есть любовь, думал он, принимая сторону Майкла Фэнкорта против невидимой и придирчивой Робин, которая, как ему вдруг показалось, взирает на него с осуждением, пока он сидит за пинтой «Дум-бара» и пытается читать про самую суровую зиму за всю историю метеорологических наблюдений. Посмотрела бы на себя и этого Мэтью… Неужели она не замечает того, что ясно видел Страйк: чтобы остаться с Мэтью, она должна предать себя.