– Почему?

– Клиент не должен мне указывать, что опровергать, а что нет. Если ты не хочешь знать всей правды, то я тебе не помощник.

– Но мне нужен ты, я же знаю, что ты – лучший, поэтому папа обратился именно к тебе, а вслед за ним и я.

– Тогда тебе придется отвечать на все мои вопросы, а не решать, что важно и что не важно.

Она испепелила Страйка взглядом поверх своей кружки, а потом, к его изумлению, коротко и раздраженно хохотнула:

– Сама не знаю, что меня так удивило. Я же знаю тебя как облупленного. Помнишь, как ты повздорил с Джейми Моэмом в «Нам-Лонг ле Шейкер»? Наверняка помнишь. Ты не отступал ни на шаг, хотя в какой-то момент вся компания была на его стороне… О чем, кстати, был спор, подскажи…

– О смертной казни. – Страйк был застигнут врасплох. – Как же. Помню.

На мгновение он увидел вокруг не чистый, ярко освещенный уголок гостиной Иззи с остатками былой английской роскоши, а весьма сомнительный полутемный вьетнамский ресторанчик в Челси, где двенадцать лет назад сцепился за ужином с одним из приятелей Шарлотты. У него в памяти всплыло свиное рыло Джейми Моэма. Страйку тогда приспичило вывести на чистую воду этого хряка, которого притащила за собой Шарлотта вместо его старинного дружка, Джейго Росса.

– …и Джейми буквально, буквально вызверился, – продолжала Иззи. – Он, если хочешь знать, сейчас весьма успешный королевский адвокат.

– Значит, научился держать себя в руках, – заключил Страйк, отчего Иззи опять хохотнула. – Иззи, – сказал он, возвращаясь к главному, – если твое предложение серьезно…

– Более чем.

– …то начни отвечать на мои вопросы. – С этими словами Страйк полез в карман за блокнотом.

Она в нерешительности наблюдала, как он достает ручку.

– Я умею держать язык за зубами, – сказал Страйк. – За последние два года мне доверили сотню фамильных тайн, и я никого не подвел. Впредь все вопросы, касающиеся непосредственно смерти твоего отца, будут обсуждаться мною исключительно в стенах моего агентства. Но если ты мне не доверяешь…

– Доверяю, – в отчаянии перебила Иззи, а потом, к удивлению Страйка, наклонилась вперед и дотронулась до его колена. – Доверяю, Корморан, честное слово, просто… мне трудно… говорить об отце.

– Понимаю, – сказал он и приготовился записывать. – Итак, еще раз: почему следователи допрашивали Рафаэля более пристрастно, чем остальных?

Он видел, что Иззи предпочла бы не отвечать, но после секундного колебания она сказала:

– Мне думается, отчасти потому, что папа в день своей кончины, утром, звонил Раффу. Это был его последний телефонный звонок.