– Крымов, хватит возмущаться… Ты мне лучше скажи, что ты от меня скрываешь. Почему приостановили операцию? И куда мы, по твоим словам, вляпались по самые уши?

– Игорек, ты что, не знаешь, что за мельницей, там, где поля «отдыхают» уже лет десять-пятнадцать, находится ракетная точка? Разве ты не видел отдушины, когда проезжал мимо дома своего дружка Ерохина? Хотелось бы мне посмотреть в глаза тому кретину, по приказу которого ее разместили почти в черте города, да к тому же еще так близко к подземелью, в котором может случайно очутиться любой мальчишка… А ведь там стреляют без предупреждения. Приблизишься к секретному объекту на недозволенное расстояние – и все, тебе крышка. Мы вот с тобой сейчас идем, шумим и не знаем, в какой части подземелья находимся и как далеко от ракетной точки.

Такие дела. Знаешь, Шубин, я вот разговариваю с тобой об этом, а ведь мысли у меня только о наших девчонках.

Я чувствую себя последним мерзавцем, вспоминая, как часто я рисковал Юлькой, посылая ее в самое пекло… Ты помнишь Ломова? Он ведь мог прирезать ее. А эти женские бои? Хотя она тоже хороша – чего ей не сиделось дома? Ты думаешь, я не предлагал ей выйти за меня замуж? Да сто раз!..

– Крымов, прекрати…

– А чего «прекрати»? Вы же все меня скотиной считаете, циником и все такое прочее… Ну есть во мне это, куда деть? Но к Земцовой я всегда относился с нежностью, как к ребенку. Не будь она такой упрямой, давно бы сама родила ребенка, сидела бы дома и стирала пеленки.

Но у нее, видите ли, проблемы с самолюбием, ей нужно самореализовываться… Господи, слово-то какое дурацкое. Как, впрочем, и все вокруг…

– А Надя?

– Надя? – Крымов произнес это имя фальцетом, высоко и как-то даже жалобно, всхлипнув, словно его задели за живое. – Надя? Да я вообще не знаю, что я здесь делаю, когда я должен сейчас находиться там, возле нее…

Но, с другой стороны, ведь все, что мы сейчас с тобой делаем, я делаю ради нее… Жалко, что следов не разобрать.

Холодно-то как, а, Шубин?! Ты не молчи, говори что-нибудь, думаешь, я не понимаю, что ты за каждым поворотом вздрагиваешь – боишься, что наткнешься еще на одно тело?

Шубин промолчал. Да и что было говорить, когда нервы были на пределе, когда у него выстудилось не только тело, но и душа, а сердце превратилось в осколок льда. Был ли он готов увидеть в этой бесконечной и запутанной могиле труп Юли? Да, готов. И не готов одновременно.

– Смотри, Игорек, жизнь продолжается, – Крымов осветил лампой гнездо с маленькими крысятами. – Ну и гадость! Эти твари такие выносливые, им все нипочем: ни холод, ни отрава… Плодятся себе спокойно. А как пищат противно! Тьфу! Ты не помнишь, сколько раз мы свернули и куда?