— Да, Танечка, все. Прости меня, старого дурака. Мишенька, ты не бойся, я не такой нервный и мрачный, вот видишь, я умею шевелить бровями, по очереди, правой и левой. Ещё могу язык свернуть в трубочку.

Плач затих. Андрюша вдруг весело рассмеялся и крикнул:

— Смотрите, он улыбается! Павел Николаевич, он вам улыбается, правда.

— Не выдумывай, он слишком маленький, это просто случайная гримаса, — сказала Таня, — и вообще, ему пора кушать.

— Нет, действительно улыбается, — возразил Данилов, — мне лично. Миша, может, ты что-нибудь скажешь? Ну скажи: папа.

— Сейчас стишок прочитает и сыграет на рояле «Собачий вальс». Да он мокрый насквозь! Павел, ты что, не чувствуешь, он совершенно мокрый?

— Но не плачет!

— И улыбается!

— Мишенька, маленький, что там тебе ангелы шепчут? Ты хочешь сказать, ещё не всё потеряно? У нас остались шансы? Слушайте, а в кого у него такие огромные уши?

— В тебя, конечно. Что ты делаешь? Не снимай с него чепчик! Холодно. Все, дай мне ребёнка!

— Танечка, подожди, разве я лопоухий?

— Дай мне ребёнка и посмотри в зеркало.

— Да, правда. Надо же, я раньше не замечал.

— Павел Николаевич, я воды согрела, вы хотели мыться.

Федор попятился назад, к двери, вышел и бесшумно прикрыл её за собой, стал быстро спускаться вниз. В вестибюле у лифта столкнулся с пожилой дамой из квартиры на третьем этаже.

— Федор Фёдорович, здравствуйте, ужас какой творится! У нас вся прислуга сбежала, я ходила узнать, что с отоплением, бесполезно, никто ничего не знает, дворник хамит, пьян, а ведь мусульманин, им Коран запрещает пить. Погодите, тут письмо для Михаила Владимировича, бросили в наш ящик, я как раз шла к вам, отдать, — она протянула толстый конверт.

Письмо было из Ялты, от Натальи Владимировны и Оси. Его давно ждали.

— Благодарю вас, я передам. Потом. Сейчас спешу, — он сунул конверт за пазуху.

— Федор Фёдорович, вы здоровы? У вас такой странный вид, — слегка испуганно пробормотала дама.

— Здоров, здоров, спешу, простите, — он быстро вышел на улицу.