Лицо мое щекотали травинки, пахло прелью, мне было ужасно холодно и мокро. Я решился приподнять одно веко и обнаружил, что лежу в шалаше, надо мной конструкция из веток и клочьев травы, подо мной сырая земля, а рядом любопытная физиономия с живыми блестящими глазками и подвижным сопящим носом. К великому моему облегчению, существо это ничем не напоминало беременную бегемотиху, грозную Тауэрт. Это был бобренок, сын моего спасителя. Я находился в уютной бобровой хатке. У меня совсем не осталось сил, я не мог шевельнуться, да и вряд ли стоило это делать, потому что совсем близко прозвучали отчетливые мужские голоса:

– Давай посмотрим еще раз, хорошенько, вон там, под плакучей ивой.

– Там я уже смотрел, нет никого, да и не может быть.

– Бьюсь об заклад, он утоп, пошел ко дну, как топор.

– Ну, тогда спешить некуда. Вполне можно пропустить рюмочку за упокой его грешной души».

…Соня перевернула очередную страницу. Но не успела прочитать больше ни строчки.

Послышался мягкий колокольный звон. Тут же открылась дверь, явился Чан. Соня быстро спрятала тетрадь и медвежонка под подушку. Слуга сделал вид, что ничего не заметил.

– Госпожа, пора обедать. Хозяин велел передать, он сожалеет, новой одежды для госпожи пока нет. Переодеться к обеду нельзя. Оплошность будет исправлена скоро.

Слуга говорил по-немецки. Этот язык он знал лучше других, фразы выговаривал старательно, четко, почти без ошибок.