— Садовник я, садовник, розы поливаю, — ответил старик и еще ближе шагнул к Кольту.

Он говорил с сильным местным акцентом. Смотрел в глаза Петру Борисовичу очень внимательно своими щелочками и вдруг забормотал что-то чуть слышно, нараспев, поднял сухую руку, сделал быстрый, странный жест. Провел ладонью перед лицом Кольта, справа налево, слева направо, словно разгоняя невидимую пелену.

— Господин болеет, плохо господин, ничего, потерпи, сейчас пройдет.

«Надо, чтобы он позвал кого-нибудь, чтобы явился врач, тут должен быть врач», — подумал Петр Борисович, но ничего не сказал, почувствовал, что сейчас, сию минуту, ничего говорить не нужно.

Старик бормотал тихо, монотонно, по шамбальски, смотрел в глаза, помахивал ладонью у лица всего минуты три, не больше. Но тяжесть исчезла, сердце забилось спокойно, уверенно. Петр Борисович вспомнил, как Йоруба хвастал, что в его оранжерее работает потомственный шаман, из какого-то особенного древнего рода степных целителей. Старый уже, людей лечить не может, но с болезнями растений справляется легко, играючи.

— Старик, спасибо, ты помог мне, — сказал Кольт, с наслаждением разминая ожившие руки.

— Я не тебе помог, для растений вредно, когда рядом больной человек.

— Чем я, по твоему, болен?

— Теперь ты здоров.

— Если я опять заболею, ты вылечишь меня?

— У тебя, господин, свои доктора. Я садовник, меня растения ждут. Тут был Хзэ, дыхание Хзэ — яд, растениям тоже плохо, не только тебе, — сердито проворчал старик и заковылял прочь по дорожке между кустами.

— Погоди, старик, кто такой Хзэ?

— Черт по вашему.

Садовник исчез. Скоро опять послышался плеск воды, шорох, бормотание.

— Я жив, жив, — повторил Петр Борисович, теперь уж ни с кем не споря, а просто констатируя этот замечательный факт. — Хзэ — Хот Зигфрид Эммануил. Может быть, Йоруба не знает, что его дыхание ядовито? Или знает, но надеется на своего чудесного садовника? Я садовником родился, не на шутку рассердился, — тихо, весело пропел Петр Борисович и улыбнулся.

Только что ему было плохо, но садовник пошептал, помахал ладошкой, и все прошло. Значит, ничего опасного, никакого приступа, инфаркта, инсульта быть не могло. Так, ерунда. Нервы.

С точки зрения прагматика, материалиста, все это выглядело скорее забавно, чем страшно. Сакральная составляющая, магия. Вот если бы господин Хот оказался главой международной террористической организации, крупным мафиози, воровским авторитетом, высокопоставленным чиновником, тогда да. Но слово «черт» Петр Борисович воспринимал лишь как некую абстракцию, ругательство, мягкое, вполне допустимое.