— Погодите, что значит подселили? Зачем? — перебил Эрни.

— Ну, в порядке уплотнения.

— Как вы сказали? Уплотнение? Что это? Объяснять пришлось минут двадцать. Доктор то и дело перебивал, задавал вопросы. Он слышал, читал в газетах об ужасах военного коммунизма, голоде, тифе, убийствах и грабежах, но все-таки не мог представить элементарных вещей. Каким образом в квартире, рассчитанной на одну семью, с одной ванной комнатой и одной уборной, могут разместиться десять семей? И главное, зачем?

— Господин Ульянов всегда отличался чистоплотностью, терпеть не мог, если кто-то из приезжих товарищей поселялся с ним под одной крышей, даже на несколько дней! — восклицал доктор, качал головой и повторял: — Немыслимо, невозможно!

Он все не мог успокоиться. Казалось, он совершенно позабыл об изначальной теме разговора, настолько потрясли его бытовые детали новой российской действительности.

— Грубо, но весьма умно, — пробормотал он. — Человек, который не может вымыться месяцами и вынужден у себя дома стоять в долгой очереди, чтобы справить нужду, неминуемо меняется, на биологическом уровне. Вся семья в одной комнате, за тонкой перегородкой чужие люди, слышен каждый шорох. Какая тут, простите, возможна супружеская жизнь? Какие дети будут рождаться? Вот она, их евгеника, выведение новой человеческой породы!

— Сейчас все-таки стало немного лучше. Свободная торговля, продукты в магазинах, водопровод, паровое отопление, трамваи ходят регулярно, — сказал Федор.

— Трамваи! — с усмешкой передразнил доктор. — Ладно, вернемся, наконец, к таинственному паразиту.

Федор про себя вздохнул с облегчением. На самом деле рассказывать о грязных бытовых подробностях было немного стыдно, тем более что сам он соприкоснулся со всем этим лишь слегка и давно жил не так, как рядовые советские граждане. Ел досыта, мылся и менял белье ежедневно, нужду справлял без очереди.

— Михаил Владимирович обнаружил, что эффект связан вовсе не с пересадкой эпифиза, а с воздействием на организм паразита, который селится в эпифизе, — произнес он бодрым голосом.

Доктор слушал спокойно, внимательно, почти не задавал вопросов, но иногда начинал бормотать что-то себе под нос.

— «Мистериум тремендум» и автопортрет Альфреда Плута я видел в старой Мюнхенской пинакотеке. Да, вполне возможно, что не только черви, но и сам хрустальный череп вовсе не аллегория… А вдруг найдут его когда-нибудь именно там, в Вуду-Шамбальских степях… Теперь я, кажется, понимаю, почему господин Хот так хотел познакомиться с Микки.

— Господин Хот? О котором Михаил Владимирович написал в письме? — насторожился Федор. — Кто он такой?