— Он угасает. Впрочем, пока он дееспособен и наделен властью, остается маленький шанс предотвратить катастрофу. Если он узнает, что Иосиф претендует на абсолютную власть, он может принять меры, заранее отстранить его, вывести из состава и так далее. Но беда в том, что, даже получив такую информацию, он не поверит. Точно так же, как не верите вы и десятки, сотни людей, считающих Иосифа тусклым и никаким.

— Не поверит, — медленно повторил Федор, — никому? Даже вам?

— Даже мне. Я ведь когда-то предупреждал его, что ему нельзя идти на сделку, после инициации он долго не протянет. Он не послушал. Вот, теперь угасает. Мне искренне жаль его, однако он был предупрежден.

Федор ошеломленно молчал несколько минут. Доктор вышел в коридор с очередной папиросой. Михаил Владимирович рассказывал, что Эрни многие годы изучал неврологические и мозговые патологии, вызванные искусственной стимуляцией нервной системы. В сфере его интересов кроме лекарств и наркотиков оказались гипноз, внушение, ритуальные танцы. И вроде бы именно в этой точке на его пути возник некто Эммануил Хот, то ли историк, то ли мистик. В Вене в 1913 году Эрни представил его как своего пациента.

«Все смыкается на нем, на этом Хоте. Он предсказал начало войны, он произнес фразу „наши мальчики“, он разыскивал молодых людей, обладающих медиумическими способностями. То есть получается, что в период, когда Сталин и Гурджиев были семинаристами, именно этот Хот выбрал их».

Мысли путались. Перед глазами мгновенно пролетели разные случайные встречи с Кобой. Его лицо, взгляд, манера покручивать кончик уса. Доктор вернулся в купе, и Федор выпалил:

— Надо убедить Ленина, пока не поздно, надо предъявить доказательства!

— Вещественные? — уточнил доктор и вскинул светлые брови.

— Да, именно! — энергично кивнул Федор, не заметив грустной иронии в голосе Эрни.

Проводник принес чай. Федор схватил стакан, жадно глотнул, обжег губы.

— Нельзя доказать намерение, — пробормотал доктор, помешивая сахар, — невозможно получить вещественные доказательства из будущего. — Он поднял глаза, взглянул на Федора и произнес уже громче: — Знаете, я подумаю. Мы пока оставим этот разговор. Вы вот, пожалуйста, расскажите мне о таинственном паразите, которого открыл Микки. Я слышал эту удивительную историю в скупом изложении Данилова. Хотелось бы узнать подробности от вас.

Федор облизнул обожженные губы, выглянул в коридор, попросил у проводника стакан холодной воды.

Выпил залпом и уже спокойным, мирным голосом произнес:

— Началось все с крысы. Это был старый крупный самец, позже его назвали Григорий Третий. Наверное, он бы жил до сих пор, если бы его не застрелил сумасшедший комиссар, которого подселили в квартиру к Михаилу Владимировичу.