— Обвинили погибшего: выехал на встречную полосу, — Леонов карандашом подвинул листочек, тщательнее закрывая свои наброски.

— Это они так говорят… — капитан, видя, что все закрыто, вопросительно посмотрел на Леонова.

— И бумага пришла… — Леонов поискал лезвие, нашел и стал чинить карандаш.

— Э, что верить каждой бумаге. Самому надо порыться. Жаль, занят, а то бы можно помочь… — Носов покачал ногой, любуясь ярко начищенным ботинком.

— Ладно, обойдусь, — Леонов сгреб стружку и бросил в корзинку для бумаг.

— А все же зря, — Носов положил ногу на ногу. Леонов взял лист, поднялся и спрятал в сейф.

— Ты домой не идешь? — спросил он капитана.

— Мешаю?

— Да нет, сиди.

Леонов вернулся за стол. Воцарилось молчание. Первым заговорил капитан.

— Закрытым ты стал, Алексей. Не поделишься. Я к тебе всей душой… Ты знаешь, как я за тебя переживаю. А ты… — он махнул рукой и поднялся.

Леонов встал из-за стола. Положил руку на плечо Носову.

— Садись. Что тебе сказать? Ничего нет. Понимаешь — нет. Уходит все. Все, вроде, не туда. Вот ты говоришь про бригаду. Я тоже так думал. По логике так и должно быть, но… Щупаю ее, но — нет. Чутьем чую — нет. Не там надо искать.

Леонов сложил на место разбросанные карандаши, ручки.

— Так ты что, — капитан зевнул в кулак, — бросить это хочешь?

Майор пожал плечами.

— А… Муха? — (так сотрудники называли между собой подполковника Мухамедзянова).

— Буду доказывать. Пока сопротивляемся. Но не туда иду, не туда… Что ж, пожалуй, пора…

Леонов встал, поднялся и Носов.

— Пойдем. А все же бригаду надо пошерстить.