— А ваше мнение, Алексей Николаевич?
— Федор Веревкин, несомненно, причастен к кражам. Его надо немедленно задерживать, допрашивать и ставить вопрос об аресте.
— Верно. Это я беру на себя. А вы займитесь Толиком. Кстати, фамилия его известна?
— Кое-кому рекомендовался Чемодановым. Родом, говорят, из Шадринска.
— Насколько это верно? — осведомился подполковник.
— Утверждать не берусь. При обыске нашли его фотокарточку.
— Да? Отлично. Молодцы. Размножьте ее, используйте в розыске.
— Будет сделано.
— Если ко мне вопросов нет, можете идти.
Алексей Николаевич ушел, плотно прикрыв за собой дверь.
*
Затянувшееся следствие по делу Пушкаревой беспокоило областное управление охраны общественного порядка. Вызывали капитана Смирнова, слушали о проделанной работе, о мероприятиях на будущее. Нет, его не ругали, его только пожурили. На прощание сказали: «Мы надеемся, Алексей Николаевич, думаем, что преступник будет найден».
Вечер выдался теплый. Тихо валился мягкими хлопьями снег. Алексей Николаевич еще раз обходил район происшествия. В этом краю его знали многие, встречали как близкого человека.
В пятистенном домишке, куда завернул Смирнов, горел свет. Окна изнутри задернуты занавесками, снаружи — прикрыты ставнями. Хозяин встретил Алексея Николаевича приветливо. Разговорились. Вспомнили случай, который произошел незадолго до убийства Пушкаревой: некто Загребаев, пьяница и дебошир, изрезал вещи и изломал мебель у своей сожительницы Грибановой, угрожал ей.
— Постой-ка, капитан. А какая одежда была у Пушкаревой? — неожиданно спросил собеседник. — Какая? Припомни.
Закрыв глаза, Смирнов задумался, а затем медленно произнес:
— Неужели ошибка в объекте? Неужели Загребаев с пьяных глаз принял Пушкареву за Грибанову? А могло быть. Ночью тем более. И как мне раньше это в голову не пришло, черт возьми?
— Бывает, капитан.
— Спасибо вам за такую загадку. Даже в том случае спасибо, если Загребаев окажется не виновен. В нашем деле всякое случается. Иной раз многие ниточки тянутся к какому-нибудь человеку. Кажется, еще вот-вот, и он будет уличен в преступлении. А в конце концов — пшик, все лопается, как мыльный пузырь.
— Жизнь — штука сложная, капитан.