— Подойдет? — спросил он. — Они такие же желтенькие, как те монетки, что ты собираешь. Но твой кругляшки немые, а эти тикают, говорят.

Калош взял часы, открыл ногтем крышку, осмотрел механизм, прищуриваясь, прочитал, на скольких они камнях.

— Сколько будет стоить?

Мамедхан рассмеялся и развел руками.

— Назови цену сам.

— Друзья должны торговать открыто, чтобы не ссориться. Скажи цену.

— Для кого ты это берешь?

Человек в калошах лукаво, улыбнулся.

— Как будто не догадываешься, хитрец. Для кого бы я мог приобрести такие часы?

— Ей-богу, не догадываюсь. Клянусь святым Аббасом, не знаю. Откуда я могу знать, сидя в этом душном, темном складе, что у тебя в душе?

Человек в калошах легонько потряхивал часы на ладони, любуясь ими.

— Без цены ничего не бывает. Назови сумму.

— Даром даю, бери в подарок, Калош.

— Правда? Это твое слово?

— Клянусь жизнью единственного моего дяди.

Калош недоверчиво усмехнулся.

— Я и не знал, что у меня такой любящий племянник. Ну что ж… Человек в калошах потрепал своей костлявой рукой Мамедхана по плечу. — За мной не пропадет.

Он обернул часы ватой, бережно положил в карман и вышел из склада. За ним двинулась, переползая по горячей земле, неуклюжая мрачная его тень. Человек в калошах торопился.

Мехман был на работе. Хатун готовила в кухне обед. Зулейха, как обычно, стояла в галерее и задумчиво смотрела на пустынную улицу. Человек в калошах торопливо, с горделивым видом, твердо уверенный в том, что сможет ее сейчас развеселить, заковылял по ступенькам наверх.

— Здравствуй, доченька, — сказал он, оглядевшись на всякий случай, нет ли поблизости Хатун, — Здравствуй, родная моя…