Александр Иосифович достает пачку «Примы» и вопросительно смотрит на меня — можно ли закурить. Я киваю, и он начинает чиркать спичкой, разбрызгивающей искры и не желающей загораться. Да, грустная философия у моего собеседника. Кажется, в эту минуту он снял свою постоянную маску ироничности, и передо мной просто жалкий, очень старый человек с неудавшейся жизнью.

— Любопытная теория... Ну а кто же оппоненты этих «актеров»?

— К ним я отношу некоторых людей свободных профессий — художников, артистов, писателей. Крупных, по-настоящему крупных ученых. Эти-то просто игнорируют правила игры. Они — творцы и, если что-то мешает их творчеству, они переступают через это.

— А кто же по этой классификации ваш молодой сосед Письменов?

— Ах, вы опять об этом?.. Как бы нам сказать... — Он замолкает, а в глазах мелькает испуг. А может, мне это кажется... — Давайте в другой раз. Устал я что-то.

— Ну что ж, Александр Иосифович, если что-нибудь вспомните, звоните. Вот телефон.

Штернберг направляется к выходу. Странный человек. Только что с удовольствием излагал свою теорию, а зашла речь о соседе — сразу заспешил. Вдруг он останавливается у самой двери:

— Да, есть еще одна группа. Группа игроков. Они живут по собственным правилам. Они любят приключения и могут поставить на карту свою жизнь... — Он на секунду задумался и добавил: — И чужую, к сожалению, тоже. И очень легко. А что касается моего юного соседа, то вам, по-моему, будет интересен его столь же юный дружок, шофер из Транссельхозтехники. Фамилию не знаю, а зовут, кажется, Борисом.

Уже давно ушел из нашего кабинета Штернберг, а неприятный осадок от разговора никак не проходит. Хорошо, хоть информацию полезную дал. Ясно, что этот самый юный Письменов и его друг Борис могут быть очень интересными для нас людьми. Но имеют они отношение к делу или это просто мальчики, прожигающие жизнь?

Утром я отправился на работу к Письменову, и сейчас возвращался в управление злой — тот взял недельный отпуск за свой счет, и на работе его, естественно, нет.

Вовка сидит за столом, весь взъерошенный и красный.

— Ну и утро, старик, целый ворох новостей! Держись крепче на ногах. Во-первых, ночью повесился наш знакомый Штернберг.

— Да ты что?

— А то. Конвертик оставил. «В милицию» на нем написано. А внутри вот что. «Об игроках вам известно лучше меня. Больше помочь ничем не могу — ни вам, ни себе».

Ужасно тяжело на душе. Видно, старик, сам разбередив вчера свою рану, решил покончить с жизнью.

— Ну, какие еще новости? — Я спрашиваю это для того, чтобы хоть чем-то отвлечься от мысли о странном человеке, которого не стало сегодня ночью.