— А тут, недалеко, — мальчик указал на высокий берег. — Мяса уже взял, шел обратно. Они говорят: почему мало взял? Не хватит. Говорят: ты иди, пусть мать варит, нам будет в дорогу, а мы сходим еще принесем — вам будет с матерью. Говорят: нас тетя-лейтенант послала, чтобы мы побольше принесли. Я им поверил, пошел домой. Они не бежали, просто шли, даже не запыхались, А то бы я не поверил.
Цветков усмехнулся.
— Правда, дядя Валя! А то бы я сразу наперерез!
Цветков бросил папиросу и, стараясь забыть о проклятом колене, рванул бечевку. Мотор чихнул.
— Есть искра! — обрадовался мальчик. Цветков кивнул и принялся наматывать бечевку. — Дядя Валя, — сказал вдруг мальчик упавшим голосом.
— Ну?
— Я тебе не сказал сразу. Сейчас хочу сказать.
Цветков повернулся к нему:
— А я знал, что скажешь. — Он с досадой дернул бечевку и едва удержался, чтобы не застонать. Мотор только фыркнул. Все-таки не выдержал Иван, подумал лейтенант. Отдал шкурки. Жаль. Хороший охотник, а придется привлекать. Вот она — выпивка, дорога уголовных преступлений. Нет, пора за алкашей браться основательно. — Говори, — строго сказал он мальчику.
— Толстый — худой человек, — быстро заговорил Андрюха. — Приезжал — пушнину просил. Спирт отцу давал. Отец не брал спирт. Толстый опять давал. Говорит: почему другие дают шкурки, ты не даешь? Вот — смотри: соболь, выдра, ондатра. Говорит: какой ты мужчина — ребенка слушаешь, женщину слушаешь, они в твоем доме командуют. Боишься! Бутылку опять давать стал. Мать взяла бутылку — толстого по спине бац! Бутылкой. Говорит: уезжайте! Толстый — худой человек, — закончил мальчик тем, с чего начал.
— Шкурки сам видел?
— Видел.
— И мать с отцом видели?
— Видели.
— У кого из охотников брали шкурки — говорил толстый?
— Нет… Толстый жадный, как шайтан! Как торговый купец! Народ обманывает, спиртом поит!
— Ты откуда про купцов знаешь, — невольно усмехнулся Цветков, поглаживая больное колено. — Ты ж через пятьдесят лет после них родился.
— Читал. В книге читал.
Сжав зубы, лейтенант дернул за бечевку. Мотор опять чихнул. Участковый повернулся к мальчику:
— Читал, говоришь? Плохо ты, брат, читал!