Светлый фон

Толька взял в руки стопку и страдальческим взглядом долго смотрел на ее содержимое, и, когда Мария Владимировна, заметив его колебание, спросила с улыбкой: «Ну что же вы, Анатолий?» — он одним махом выпил и, не поднимая глаз на своих сотрапезников, стал торопливо есть. На лице его можно было прочесть заметную неловкость и растерянность. Когда допили коньяк, Василий Петрович сходил к машине и принес бутылку «Столичной».

— Васенька, — предостерегающе заметила Мария Владимировна и многозначительно посмотрела на супруга.

— Сегодня можно, Маша. Ты должна меня, Маша, понять. Ты, наверное, все же не осознаешь, что я пережил. Я должен забыться, — обиженным тоном говорил Василий Петрович.

Мария Владимировна только покачала головой, но не нашла что возразить. У Василия Петровича был очень трогательный и очень смешной вид, и она знала, что это не блажь и бесполезно сейчас спорить, и, поджав губы, только укоризненно смотрела на него.

— Определенно я в сорочке родился, — возбужденно говорил Василий Петрович, — это ж надо такое везение, что рядом в лесу оказался он. Нет, ты представь себе, Маша, что его не было бы поблизости. Ведь ты сегодня могла остаться вдовой, — распалялся он все больше и больше от выпитого. — Маша, а что бы ты делала, если бы я не вернулся, если бы меня задрала медведица? Нет, ты только представь себе, ты представь, — настойчиво допытывался он, — представь, что ты осталась совершенно одна.

— Ах, не говори глупостей, зачем теперь думать об этом, — мягко пожурила она его.

— Ну а все же, скажи мне: что бы ты делала? — настаивал он.

— И думать об этом не хочу, оставь, — отмахнулась пухлой ручкой Мария Владимировна.

— Ведь ты, Маша, даже машину не умеешь водить, как бы ты выбралась отсюда? Ну, допустим, ждала бы меня день, два, три, а потом?

Обычно неподвижные, смотревшие с безликим выжиданием глаза Василия Петровича, умевшие наполняться то благожелательной теплотой, то отчужденностью, в зависимости от обстоятельств, то притягивавшие к себе собеседника, то как бы отстранявшие его, теперь светились наивным лукавством, была в них неподдельная, искренняя озабоченность. Он и сам не представлял себе, что бы делала супруга без него; ему хотелось увидеть на ее лице следы отчаяния, растерянности, хотелось, чтобы она, может быть, даже заплакала, вообразив весь ужас того, что могло произойти.

— Ну, отправилась бы в ближайшую деревню и сообщила местным органам милиции, что у меня пропал муж. Начали бы тебя искать, — чтобы унять назойливость супруга, спокойно и рассудительно ответила Мария Владимировна и, поднявшись из-за стола, пошла снять чайник с огня.