Она хотела сказать еще что-то, но к ним подошла компания молодых людей, ведомых строгим пареньком в потертой кожанке.

– Минуту, граждане, – остановил Андрея и Полину «кожаный».

– В чем дело, товарищ? – справился Рябинин.

– Мы – комсомольский патруль губкомола. Я – член бюро Нистратов, – объявил предводитель. – Вы комсомольцы?

– Да, – кивнул Андрей.

– На концерте джаз-банда присутствовали?

– Вы же видите, мы вышли из «Палладиума», выходит, присутствовали, – пожал плечами Рябинин.

– Тогда сообщите, из каких вы ячеек! – холодно приказал Нистратов.

– Простите, зачем? – не понимал Андрей.

– Мы сообщим о проступке в ваши комсомольские организации для проработки на собрании, потому как джаз – музыка буржуазная, чуждая строителям коммунизма, – скривил губы Нистратов.

Андрей оглядел его спутников – неприступные «патрульные» были полны решимости.

– Итак, ваши фамилии! – повторил Нистратов.

– Позволь-ка мне, Андрей, – выступила вперед Полина. – Вы хотите знать, кто мы? Извольте! Пишите, Нистратов: я – Полина Черногорова, дочь зампреда ГПУ…

Рябинин схватил ее за руку.

– …Прошу тебя, Андрей, не встревай… Записали, Нистратов? Что же вы окаменели? – Глаза Полины метали молнии.

– Не горячитесь, товарищ Черногорова, – примирительно проговорил Нистратов.

– Простите, но не вам, Нистратов, и этим юношам учить нас, как строить коммунизм, – не унималась Полина. Она ткнула пальцем в грудь Андрея. – Вот этот товарищ на полях Гражданской политграмоте обучался, а не в губкомоловских кабинетах! А чтобы лучше знать, чужд строителям коммунизма джаз или нет, надо бы его сначала послушать. Так вы записали мою фамилию? Прекрасно! Я отвечу перед собранием своей ячейки. Идем, Андрей.

Кивнув патрульным, они пошли по улице.

– Не слишком ли ты круто обошлась с ними? – спросил Рябинин.

– Нормально. Не люблю ортодоксальных «товарищей».