— Да ведь начальство-то у нас знаешь какое? Молодым дорогу открывает.

— Молодые подождать могут,— в тон ему ответил Иван.— А вот бугаев, вроде тебя, товарищ начальник, учить надо, а то они своими кулачищами такого натворить смогут....

— Вот, вот,— даже прищурился от удовольствия Могутченко, поняв, как задела Ивана неудачная попытка разогнуть его руку.— Пошлем тебя, поучишься года четыре-пять, войдешь в силу, а потом, этак году в тридцать втором, вернешься сюда и сядешь на мое место.

— Иди ты...— взвился Иван при одной мысли, что Могутченко может заподозрить его в карьеристских намерениях.— Мне и на моем месте неплохо. Да и не поеду я никуда. Дел и так невпроворот. Бандюков в лесу, что кукушек, а ты — учиться!

— Молодые чекистские кадры должны быть вооружены, кроме опыта работы, опыт-то у тебя есть, глубокими и всесторонними знаниями во всех областях науки, народного хозяйства и культуры,— назидательно и монотонно, как по шпаргалке, проговорил Могутченко явно не свои слова.— А ты что, считаешь себя опытным, но уже не молодым кадром?

Полозов мог говорить о чем угодно, кроме своего возраста, особенно если разговор шел с начальством.

— Ладно. Когда буду совсем здоров, тогда и поговорим, молодой я или старый,— уклонился он от ответа и ретировался из кабинета Могутченко.

Дело в том, что еще мальчишкой в самом начале гражданской войны Иван через знакомого комбедчика достал справку, в которой удостоверялось, что он сын бедняка, с детства батрачил, имеет от роду восемнадцать лет и горячее желание с оружием в руках драться за мировую революцию. В этой справке все было правильно, кроме возраста, но она-то и помогла Ивану Полозову на пятнадцатом году стать солдатом революции. Выручил высокий рост и железное здоровье. Недаром он с пяти лет батрачил у самых кондовых кулаков. Титы Титычи умели закалять своих батраков. Слабосильные такой жизни не выдерживали, а из тех, кто выживал, получались железные люди. Но как Могутченко узнал подлинный возраст Полозова, для Ивана навсегда осталось загадкой.

С того дня, когда Иван Полозов разговаривал с Могутченко, пролетело уже немало времени. Отошла ягодная, а затем и грибная пора, пролились осенние дожди и по утрам хрупкий иней белил известкой шершавые вихры железнодорожных откосов, наконец выпал первый снежок, а Иван все не решался на вторую попытку разогнуть руку старого матроса.

Могутченко сдержал свое слово. Он часто появлялся на станции, порученной охране Полозова. Начальник отдела, случалось, приезжал на обычной дрезине, иногда выскакивал из мягкого вагона скорого поезда, а бывало и так, что он неторопливо вылезал из будки паровоза. Появлялся он в разное время дня и всегда без предупреждения. Каждый раз, оглядев чуть насмешливым взглядом фигуру Полозова, он спрашивал: