Данило Романович оказался книголюбом, правда книголюбом не совсем обычным. Он признавал только те произведения, в которых рассказывалось о необычайных приключениях, о трагических событиях, о жизни физически и нравственно сильных людей, умевших прорываться через любые преграды к намеченной цели. В раздобывании таких книг Данило Когут был поистине неутомим. Собранная им библиотека с трудом размещалась на шести полках, тянувшихся вдоль всей стены во второй, чистой комнатке его домика на шестьсот второй версте. Полозов, знакомясь с библиотекою Когута, отметил про себя, что среди годовых комплектов «Всемирного следопыта», «Мира приключений», «Вокруг света», «На суше и на море», на полках стояло много таких книг, названия которых Иван даже не слыхал. Скоро Полозов узнал, что в адрес Когута часто приходят посылки с книгами, что Даниле Романович из глуши вятских лесов сумел завязать крепкое знакомство с букинистами Москвы и Ленинграда.

Данило Романович не хранил свои литературные богатства под спудом. Все, кто работал на станции могли брать у него книги. Правда, любителей чтения было мало. Книгами Когута изредка пользовались только сам начальник станции бывший дворянин Жеребцов, да мечтательный юноша Станислав Кабелко, родом белорус, но из романтических побуждений придумавший себе аристократических польских предков. Эти мифические предки в свое время сильно заинтересовали Могутченко. Но, выяснив правду, начальник отдела пренебрежительно махнул рукой:

— И с чего бы это посконного дурака к сиятельствам потянуло? Для девок, что ли? Нехай брешет, когда ему то любо, аристократ свинячий!

Неизвестно каким образом, но случайно обретенное начальником отдела прозвище получило известность, и золотушный, мечтательный юноша на долгое время превратился в «свинячего аристократа», объединявшего в своем лице сразу три должности: начальника, весовщика и сторожа багажного отделения. Кабелко обычно читал мало. Все свои свободные часы он посвящал ухаживанию за двумя перезревшими дочками Жеребцова, терзаясь сомнениями, на которой из них остановить свой выбор. Время от времени оскорбленные нерешительностью вздыхателя, обе девицы давали ему дружный отпор. И тогда, оставшись на несколько вечеров в одиночестве. Кабелко с горя искал забвения в литературе.

Зато Иван Полозов с первых же дней близкого знакомства с Когутом стал ревностным читателем его библиотеки. Книги интересовали его больше, чем сам Данило Когут и даже Галя.

До этого Иван, успевший проучиться всего полторы зимы в сельской школе, не подозревал, что о разведке и контрразведке могло быть написано столько книг. Сейчас он глотал их одну за другой, соглашаясь или не соглашаясь с выводами авторов, но всегда приходя в ярость от того, что о советской контрразведке ничего путного еще не написано. «Что за сволочной народ эти писатели,— не раз думал Иван, закончив очередную книжку.— О разных Джеках да Чарли разводят муть, а вот как Степка Петухов защучил колчаковского офицера связи — написать не могут. А ведь у Степки-то покруче получилось. Да и не из-за денег, не из-за наследства парень на пули лез».