И снова Иван сделал вид, что ничего не заметил. Посидев дольше чем обычно, уже очень далеко за полночь, он начал собираться домой. Заворачивая парочку выбранных Иваном книг в старый номер «Гудка», Данило Романович предложил:
— Ты вот что, Иван Дмитриевич, приходи-ка завтра с ночевкой. Галина по субботнему делу баньку истопит. Знатно попаримся и бутылочкой пречистых слезок богоматери душу погреем.
— Ночевать-то зачем же?— удивился Иван.— Думаешь, я так упарюсь и упьюсь, что ходить разучусь?
— Ну, там увидим, как получится,— как-то серьезно, почти строго ответил Данило Романович,— но баниться приходи обязательно.
— Приду,— пообещал Иван, прощаясь с гостеприимными хозяевами.— Засиделся я сегодня. Смотри, уже четвертый час отстукивают,— кивнул он на ходики, тикавшие на стене.
Несмотря на поздний час и крепкий мороз, Полозов не спешил с возвращением в свою казарму. Ему хотелось обдумать те непонятные факты, с которыми он столкнулся сегодня в семье Когутов. Взбежав по тропинке на крутой откос, Иван остановился и несколько минут стоял на полотне, оглядываясь и прислушиваясь. Ночь была безлунная, но чистое небо так густо усыпали крупные и очень яркие звезды, что их мерцание, разогнав темень, наполнило все вокруг серебристой синевой. Тишина и спокойствие. Однако Ивану более чем кому-либо было известно, какими обманчивыми могут быть эти спокойствие и тишина, если в них скрывается преступление. А в том, что в домик Когутов сегодня вечером заглянуло преступление, Иван не сомневался. Чекистское чутье почти физически ощутимо настораживало все чувства Полозова. «В чем же все-таки причина? Может быть, у Данилы Романовича в прошлом есть что-нибудь преступное? Да нет. Не может быть. Не такой он мужик».— Иван сразу же отбросил мелькнувшую было мысль. За последние два месяца он хорошо изучил характер и взгляды старого партизана и теперь полностью доверял ему. Тогда, может быть, Галя? Но мысль о причастности Галины к преступлению была настолько несуразной, что Иван раздраженно сплюнул, обругал сам себя балдой и зашагал в сторону станции. Надо будет сегодня же написать Могутченко,— решил он, подходя к мосту.— Попросить совета. Может, стоит прямо спросить у Данилы Романовича, о каком «куске», шла речь и кто такие «они», которым «лучше выкинуть» этот кусок.
Но, восстанавливая в памяти подслушанный разговор, чтобы поточнее изложить его в донесении, Иван вдруг остановился, пораженный внезапно всплывшей мыслью. Ведь Данило Романович сказал: «Догадался что ты вот-вот заявишься». Не «ожидал» и не «рассчитывал», а именно «догадался». Догадка никогда не приходит сама, на нее кто-нибудь или что-нибудь обязательно наталкивает. Кто же мог натолкнуть Данилу Романовича на такую догадку?