— Разве это ружье? При выстреле затвор запросто вылетает, вот тебе и готово… Вы должны были предостеречь Василия Петровича!

— Василий Петрович более опытный охотник, чем я. Он сам не должен был брать эту «пушку», пропади она пропадом. Я говорил ему, что сомневаюсь, сможет ли он из нее попасть в сороку… — покашливая, отвечал Блохин.

— Если бы вы не сказали ему вообще об этой белой сороке, не было бы и несчастья… Но тут уж, наверно, судьба так распорядилась, — размышлял Курилов.

— Да, да, судьба играет человеком, — поддакнул Блохин и снова закашлялся. — Извините, я простудился.

Я подошел к нему и иронически сказал;

— Иногда и люди играют с судьбой…

Все удивленно повернулись ко мне, не понимая, что я имею в виду.

— Не понимаю вас, — хрипло пробурчал Блохин, и его усмешка сразу пропала.

— Поймете, если я вам напомню про медвежье сало, — произнес я, подчеркнув последние слова.

Блохин хмыкнул и нервно поправил волосы.

— Вы об этом знаете? Так это же была шутка… Случайная неуместная шутка… Держали пари на сущую безделицу — бутылку водки, которую я, кстати, почти и не пью.

— А за эту шутку «случайно» заплатили мы, четверо, те, что сидим сейчас перед вами.

— Очень сожалею, но скажите, пожалуйста, как вы об этом узнали? — удивился Блохин и покраснел.

— Это мой секрет, — сказал я, заметив его смущение.

С той минуты, как Блохин вошел в комнату и начал говорить, его голос мне сразу же показался знакомым. Когда он, покашливая, продолжил разговор, я усиленно пытался вспомнить, где я слышал этот голос? Где, где это могло быть? И тут у меня в голове пронеслась картина: я стою у открытой форточки вечером после нашего приезда. Но не ошибаюсь ли я? Рискнуть?

Блохин блуждал глазами по комнате, потом глянул на меня и со вздохом сказал:

— Поневоле поверишь в чудеса. Ведь кроме нас троих, никто о медвежьем сале не знал.

В коридоре послышались шаги, затем стук в дверь, и на пороге появилась могучая фигура возницы, вернувшегося из больницы, куда он отвез раненого с лесничим. Вера Николаевна бросилась навстречу:

— С чем вернулся, Демидыч? Как Василий Петрович?

Демидыч снял мохнатую ушанку, провел рукой по усам, на которых блестели тающие льдинки, и коротко сказал: