Сергеев взглянул на Коноплева и сказал:

— А не лечь ли нам, друг, на сеновале?

— Чего лучше! — согласился тот, — я всегда сплю на сеновале…

На сеновале Коноплев пожаловался:

— Над нашей верой здорово здесь потешаются: хлыстами прозвали…

— Это по невежеству, — успокоил Сергеев, — ничего, придет время — поймут нас, а теперь крепко держитесь примера Христа — терпите…

После небольшой паузы Сергеев стал рассказывать о себе, придумав историю страданий своего отца, которого в старое время за баптизм травила православная церковь.

Коноплев с живым интересом выслушал гостя, а потом сказал, что у него много вопросов, которые накопились в течение последних лет.

Голубев не помогает ему. Он, конечно, человек больших знаний, а вот иных вещей не хочет понимать и только сбивает с толку. Может быть, сам бог послал ему, Коноплеву, Сергеева. Пошел он в армию по призыву, служил честно, но скоро его часть очутилась в окружении; выбраться не удалось: попал в плен. Тяжкой горько было за колючей проволокой, наверное пропал бы, если бы не два человека. Они как-то проникли в лагерь и неутомимо облегчали страдания. Называли они себя баптистами, открывали истинную веру и говорили, что в ней спасение не только души, но и тела. Кто шел за ними, тому заметно становилось легче: кормежка улучшалась, и не так фашисты измывались. Он, Коноплев, долго присматривался к баптистам. У него была своя вера от отца, православная. Но, по правде говоря, в чем эта вера, он толком объяснить не мог, не понимал: ходил в церковь по большим праздникам — вот и всё. А баптисты открывали настоящее слово Христово.

Вот так он и стал баптистом. Всё было бы хорошо если бы не Голубев. В последнее время он всё чем-то недоволен, на что-то намекает…

Сергеев, внимательно слушая монотонную, несколько скорбную речь Коноплева, решил, чтобы исключить всякое подозрение, притвориться спящим: сегодня он очень умаялся, разморил свежий воздух, сеновал, сельская благодать. И Сергеев затих.

Коноплев продолжал:

— Стал Голубев говорить всё чаще, что веру в человеке надо испытывать, и договорился до того, что мое испытание может быть в том, чтобы сжечь колхоз! Скажет же человек такое! Конечно, неладов у нас много, но жечь колхоз, приносить людям несчастье?!. Какое же это испытание в вере, этим только загрязнишь душу. Если за правду постоять, так это испытание… А так, какое же это испытание — приносить людям страдание?!. Конечно, я понимаю, это так, к слову пришлось, но и к слову так говорить нехорошо…

Коноплев смолк. Сергеев спал похрапывая.

— Убаюкал человека… А, видать, добрая душа. Завтра непременно попрошу совета. Шутка шуткой, а какое же это испытание?..